Сибирские огни № 08 - 1969

в тайгу сходить. Ему же они завсегда нужны: нужда приспичит, он о ними и кабана поставит, и белку поднимет, и соболя. Без собак Проньке в тайге никуда. Кривохижин пригорбился, закряхтел под котомкой. Свистом поднял он собак, кинул их, черных, вроссыпь: —• Задрыхали, асмоидолы! Пошли за кобылой, а то припозд­ нимся. Отошел,, оглянулся с какой-то печалью: мешки с мясом и покры­ тая лапником рогастая изюбриная голова лежали в сугробе, и крупка уже присыпала их. Лыжи под ним скрипят, похрупывает снежок, льдистая изморозь так и сечет песочком — запорошила опять всю дремучую Пронькину бороду. Борода — чернота впроседь. Собаки бегут от него по бокам, чертят лапами по.белому целику. На пасеку Пронька идет прямиком — по старой лыжне не пошел, по изюбриному следу. Прямица Проньку ведет где в гору, где под гору. В ином месте такой попадется крутяк, что на лыжах и не спуститься — на боку катишься. Где ветровал, горельник или чапыжник встретятся, так тоже лыжи снимаешь, врас- коряку валежины перелазишь. А усталь что-то не берет нынче Проньку, хоть на ногах он вторые сутки уже. Ночь у костра провел, возле огня вертелся под мигание ледяных звезд, под волчий голодный вой. Это все фарт, удача Проньку подбадривают. Да и годы еще у Проньки такие, что про усталь и думать стыднехонько. И то еще надо взять, что Пронька от крепкого корня обрубыш. Отца вспомнить, так тот полтинники пальцами гнул. Бороться выйдет —мужиков, себе ровню, на две шапки выше себя кидал. Де- сятигодка Проньку на табурет садил, брал табурет в зубы — за край — и по избе носил. Гораздый был и подурачиться тоже. Кто незнающий станет здороваться с ним — от боли сморщится, буркнет: «Рука у тебя, Кривохижин, железная». «Не рука, а кулак»,— скажет Пронькин отец и рассмеется... Парился в бане до смерти. Веником Проньку на каленый полок загонял. Уши у Проньки горели, ноздрям дышать было больно, а боялся отца — сидел. А отец — помнит Пронька — и тут свое пригова­ ривал: «В бане помоемся, богу помолимся, за стол сядем — подавай ме­ довуху, баба! Эх, будем живы да богу милы— не пропадем». Но пропал Кривохижин Михайла, Пронькин отец, не своей смертью помер... В ту зиму, перед войной, сманили отца тигроловы в свою бригаду, на Сихотэ-Алинь. Здоровый мужик в таком деле им был позарез нужен. Голорукому тигра поймать — не коробок спичек в карман сунуть. Знал Пронькин отец, что за рисковое ремесло берется, но — выгода, слава. Не устоял! Нагрузился, собрался идти. Мать, провожая, ревела; младшие Пронькины братья буками из-за печки смотрели; Пронька подле кру­ тился, в сборах отцу помогал. Старший братан его был в это время в городе — учился там, к другой жизни себя готовил: на Большие Дыды, в отцовский дом, возвращаться не думал. Отец злобно всегда говорил о Семене: «Ломоть отрезанный... Этот бревна ворочать не будет, тигров ло­ вить не пойдет. Такой хитроумный... Подумать только в кого?» Месяца два спустя Семен из города и привез горькую весточку.