Сибирские огни № 07 - 1969

вдвойне, если видишь себя господином во сне» («Спишь, индеец, лицом привалясь к мостовой...»). Не стремление зафиксировать в стихе внешнее разноцветье, многокрасочность мира, но посильное проникновение в судь­ бу, характер, «лицо человеческое» — зада­ ча поэта. «Не смоль и не бирюза», не «си­ ние, серые, черные, карие», но «глаза цве­ та радости, цвета горя» — вот, что дает Первотолчок его творческому воображе­ нию. «Начало тревоги»— так назвал И. Фо- няков цикл стихов, посвященных теме че­ ловеческой зрелости — одной из основных в творчестве поэта. Мы уже видели, с каким восхищением относился он к товарищам и сверстникам своим, «сослуживцам по двадцатому веку». Постепенно его любовь стала строже, взыскательней,' даже при­ дирчивей: мерой зрелости измеряются, ис­ пытаниями «главного возраста» поверяются отныне все поступки, мысли, чаяния геро­ ев. И это вполне закономерно: беспредель­ ная вера нашей поэзии в своего героя-со- временника зиждется отнюдь не на добреньком «отпущении грехов», а на «без­ жалостной доброте», на повышенной граж­ данской и моральной требовательности по­ эта к себе и герою, на принципиальности и реальном духовном возмужании челове­ ка, вступившего в пору своего «главного возраста». Немного раньше или одновременно с И. Фоняковым о том же писали многие поэты его поколения: О мой ровесник, друг мой верный! Моя судьба — в твоей судьбе. Давай же будем откровенны и скажем правду о себе. Тревоги наши вместе сложим, себе расскажем и другим, какими быть уже не можем, какими быть уже хотим. (Е . Е в ту ш ен к о ) И мы понимаем, что канули наши кануны, \ Что мы, да и спутницы наши — не юны. Что нас провожают и машут лукаво Кто маминым шарфом, , а кто кулаками... (А . В озн есен ски й ) Поэты и их герои, недавно ходившие в «молодых», почувствовали, что пришло их время «ответственных свершений» и «ре­ шающих боев» за судьбы страны, мира, человека... Видимо, не случайно в ходе различных дискуссий, обсуждений, встреч начала 60-х годов даже такая, казалось бы, «внутрицеховая», «узкопрофессиональ­ ная» проблема, как проблема моральной ответственности автора за поступки и дей­ ствия своего героя, приобрела вдруг зна­ чение, далеко выходящее за пределы чи­ сто литературного ряда. Речь, разумеется, шла не о реальной логике развития худо­ жественного образа, а о гражданской и нравственной п о зи ц и и писателя, должным образом о ц ен и ва ю щ его «поведение» поро­ жденного им детища... И тут очень важно учитывать, имеет ли писатель, так сказать, собст венный в з г л я д на вещи, обладает ли он сво и м и и д еа л а м и , этическими и эстети­ ческими, и вер н ы ли , наконец, эти идеалы правде жизни, правде нашего времени... Стихи цикла «Начало тревоги» по-на­ стоящему конфликтны, но конфликты, в них отраженные, чаще всего не лежат на поверхности жизни, они нередко скрыты в недрах души человеческой. В чем же суть этих конфликтов, по ка­ кому 'поводу испытывает поэт тревогу? Вот житейская коллизия, достаточно уже исследованная нашей литературой. И. Фоняков подметил какие-то новые ее грани и проявления, сумел сказать о них собственное слово. В стихотворении «Ты вышел из этого дома когда-то...» показан человек «умный, кипящий, весь в поисках, в ломке, толкую­ щий мне об Эйнштейне и Лорке»...^Он на­ много духовно перерос вскормившую его семью, дом, «улицу», «окраину», в кото­ рых сильны пока старые полумещанские быт, нравы, привычки. С ними у героя «еще сложные счеты», от них он унасле­ довал «какой-то внезапный болезненный гонор, внезапной угрюмости приступы эти, когда ты и сам за себя не в ответе». Как же должен поступить в таком слу­ чае герой? «Забыть и отвлечься, уйти, на­ смеяться, отсечь и отречься»? Но ведь э,то родной его дом, здесь его «след на земле был оттиснут впервые», тут кормлен он был с ложки — «вот этой же самой испу­ ганной, маленькой женщиной, мамой». Конфликт, как видим, не только «внеш­ ний» — между человеком и взрастившей его средой, но и «внутренний» — в душе, в сознании героя. Автор понимает, что столь непростые коллизии вдруг, единым махом разрешить невозможно, а потому и не тщится прописывать какие-то мудрые, все­ объемлющие рецепты. И ты ничего на словах не решаешь, Ты попросту в отпуск сюда приезжаешь. Крутым переулком, в реглане широком Идешь — словно вверх по теченью, к истокам, И смотрят с крылечек соседние семьи. Как входишь ты снова в знакомые сени, О притолоку всякий раз ушибаясь... Последняя строфа несколько необычна: появилась в заключение «лишняя» строка, не рифмующаяся с предыдущими, нарочи­ то прозаическая. На нее-то и падает смы­ словое ударение всего стихотворения: да, низок «потолок» уходящего в прошлое бы­ та, образа жизни для расправившего крылья, духовно возмужавшего героя, но «ушибаясь», он не может вновь и вновь не возвращаться «вверх по течению, к исто­ кам», сколь бы мелкими они ни казались. Такова жизнь, и было бы слишком опро­ метчиво и поспешно разрубать сплеча «гор­ диевы узлы» ее противоречий: ведь при