Сибирские огни № 07 - 1969
ловеческих взаимоотношений. Понятно и его желание «в кармане таскать по свету ключ от собственного угла». Ведь все это не эгоистические попытки замкнуться в скорлупе личного благоролучия, а естест веннейшая человеческая потребность счастья. Искренняя вера в силы и возможности человека-труженика пронизывает стихи И. Фонякова о В. И. Ленине. В чем не меркнущее велцчие вождя? А величье, быть может, По высшему счету — В том, Что каждый, Живущий на свете работой, Рядом с .ним, Дорогим И немного усталым, Сам себя Ни на миг Не почувствует Малым! В этих строчках точно Схвачены дра гоценные черты Ильича — естественнейшая простота и глубокая народност ь его харак тера. Ленин и простой труженик со все ми его заботами, тревогами, бедами — не разделимы. Поэтому-то так органично «со прягаются» в стихах поэта явления, ка залось бы, безмерно далеко отстоящие друг от друга, даже несовместимые: «бло кадные очереди за хлебом» и — ...в века уходящая, Тихая и святая Очередь — К. Ленину, В Мавзолей. Как верно заметил один критик, стихи И. Фонякова о Ленине «написаны «в двух измерениях» — в них есть ощущение и тех лет («Он тогда и Лениным не звался, он позднее Лениным назвался»), и нашего времени, с высоты которого мы смотрим на прошлое, видя в нем истоки сегодняшних и завтрашних свершений. Такое двойное освещение позволяет автору подчеркнуть связь событий, эстафету времени, непрехо дящую современность Ленина» («Сибир ские огни», 1967, № 4, стр. 179). В цитировавшемся выше стихотвррении «Очереди» есть все-таки одна — не то что бы фальшивая, но попросту не органичная для умонастроения, для характера лириче ского героя — нота. Рассказывая о «море бед» народных в дни войны, автор вкла дывает в уста лирического героя такую фразу: , Я горжусь, что среди моего народа Помнил место свое, И во все года Н и ч е го н е т аскал с еб е с чер но го хо д а , Ни большого, ни малого — Никогда! (Подчеркнуто мною.-^ В. К.) Но мы очень хорошо знаем и уже успе ли полюбить героя, чтобы заподозрить его в столь неблаговидных поступках! Вряд ли свойственна порядочному человеку подоб ная (весьма сомнительная!) «гордость» элементарной своей честностью... Лишняя, ненужная строфа, выкинуть ее, чтобы не ломался, не двоился интересно намечен ный характер, чтобы не оставалось места для кривотолков, двусмысленностей! В будничном течении жизни И. Фоня- ков старается подметить и отобрать , для художественного осмысления такие ситу ации и конфликты, в которых «ищет воп лощения все та же непростая правда на ших дней». Справедливо иронизирует поэт над так называемым «географическим» подходом к поэзии, когда иные авторы тщатся непременно ввести в стихи «даль, расстояния, масштабы, названия, где зву чен каждый звук», но когда за гранью по этического восприятия остается главное в искусстве — человек. Подбирая «слово не для рифмы», мучаясь и споря Сам с собой, отыскивая, припоминая, уточняя «истоки» своего вдохновения, поэт все чаще начина ет замечать, как в стихах его оказываются вычеркнутыми «строки, в которых геогра фия была», а вместо них входит «все, что стало жизнью, сутью, призванием, бессонни цей, виной: людские нерассуженные судь бы и споры, недоспоренные мной». («Гео- графия»). Герою Ильи Фонякова довелось поря дочно посмотреть наш «круглый мир», при ходилось ему бывать и в Польше, и в Мек сике, и на Кубе, и во Вьетнаме, и в иных дальних и ближних уголках планеты. Од нако в стихах, написанных по впечатлени ям зарубежных турне, мы напрасно стали бы искать экзотику южных стран, да и са мая романтика далеких странствий как-то здесь приглушена и стушевана. Зато на «иностранной земле» ярче и сильнее разго рается в душе героя чувство Родины, чув ство нашего, советского первородства. И не случайно, видимо, у заграничного отеля, где «сестры-пальмы входят в рост», он в первую очередь прикидывает, что «до бли жайшего колхоза — с малым двадцать ты сяч верст» («Круглый мир»), И родная сторона, Русская земля, Целиком тебе видна Как с Луны — Земля. («Утренние стансы») Пристально и пристрастно вглядывает ся герой в «заграницу», отмечает ее со циальные контрасты и противоречия, но прежде всего пытается он проникнуть во внутренний мир иностранца, постичь сокро венные его думы, мечты, волнения. Нахо дясь в кинотеатре, где экран воскрешает трагические события минувшей войны, он успевает заметить и — как «драматический артист рядом с нами плачет в темном за ле» («Документальное кино в Варшаве»), В Мехико внимание его сразу же приковы вает спящий на мостовой индеец: «Кап, кап, кап»,-^- разбиваются капли в тени. «Раб, раб, раб»,— повторяют над ухом они. Справедливо? 'Н е знаю. Но раб ты 12 Сибирские огни Л1» 7 177
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2