Сибирские огни № 07 - 1969

щем «технологией делания стиха», опреде­ лившем круг близких себе тем и нашед­ шем своего лирического героя. Однако да­ леко еще не по всем стихам книги угады­ вался именно поэт — истинный, нашедший свою манеру письма, со своей художествен­ ной палитрой и своим взглядом на мир. В этом отношении заметным шагом вперед были сборники И. Фонякова «Глобус кру- тится-вертится» (1959 г.) и «Товарищи лю­ ди» (1961 г.) Здесь, правда, тоже были вещи дюжинные, ничем не примечательные (циклы «В Кулунде цветут подснежники», «Стихи об Академстрое» и др.). И все-таки именно в этих книгах были впервые опуб­ ликованы «Папиросы», «Солдатское пение», «Дочка председателя колхоза...», «Мате­ ринство», «Мальчики не плачут...», «Чело­ век, стихов не . читающий...», «Очереди», «Девушка заламывает руки...» и другие стихи, остающиеся лучшими в творчестве И. Фонякова по сей день. Именно в этих стихах попытки молодого поэта следовать «прекрасной художественней традиции русской поэзии — умению сказать неска­ занное» — были наиболее плодотворными (в кавычки взяты здесь слова из книги И. Фонякова «Сказать несказанное. Замет­ ки о поэзии», Новосибирск, 1968 г.). В стихах конца 50-х — начала 60-х го­ дов Илья Фоняков иногда возвращался к уже освоенным им когда-то темам и обра­ зам, но поэтическая мысль при этом полу­ чала иное толкование, становилась более емкой, содержательной. Так, в юношеском стихотворении «Шо­ феры попутных машин» (1955 г.) автор, отдавая дань модной в то время тяге к пе­ ремене мест («Мы так и живем — постоян­ но в дороге»), решал избранную тему до­ вольно-таки поверхностно: «И мы беско­ нечно судьбе благодарны за то, что, куда ни пойти, повсюду найдутся хорошие пар­ ни, с которыми нам по пути!» «Постоянные» пути-дороги лирического героя осмысливаются и как движение его во времени: «Ты хлопаешь дверцей— и смятый окурок куда-то в былое летит»; «И мчатся назад, навсегда, дорожные зна­ ки и белые камни, не камни, а, может, го­ да?» Легко увидеть, однако, что герой дви­ жется во времени пока чисто «механиче­ ски», становится старше — и только, а как меняется, растет, обогащается харак­ тер человека, «перемещающегося» во вре­ мени я «пространстве»»,— об этом в сти­ хотворении ни слова. Через несколько лет И. Фоняков пробу­ ет осмыслить повзросление своего героя уже в качественно новом, психологическом ракурсе — как движение его к зрелости. В стихотворении «Еще мы, как прежде, ребята...» сначала речь идет о живучести детства в сознании и поступках человека. Оно, детство, живет и в идущем от ребя­ ческих лет ощущении работы как «продол­ женья игры», и в том чувстве, что «люди все — старше и опытней нас». Зрелость же приходит «раздумьем, заботой, утратой, внезапно вломившейся в дом». Все это вер­ но. Но такое внешнее перечисление примет зрелости было бы поэтически малоубеди­ тельным, если б в заключение автор не на­ шел достоверную жизненную и психологи­ ческую деталь: человек вдруг ощущает приход зрелости — Вспышкой минутной. Когда у какой-то черты Водитель машины попутной Окажется Младше, чем ты. И. Фоняков любил и любит высказать главную мысль стихотворения в афористи­ чески точной и емкой концовке, которая обычно и несет основной публицистический заряд, выражает гражданское и нравствен­ ное кредо автора. В стихах первого сбор­ ника заключительные «формулы» были ча­ сто еще банальны, поверхностны, выдава­ лись «в лоб», но поэт упорно искал свой способ «сгущения» образной энергии стиха и постепенно добился здесь ощутимых ус­ пехов. Уместно сопоставить два близких по теме стихотворения — «Открытое письмо» (1954 г.) и «Там, за лесами, за горами...» (1963 г.). В том и другом речь идет о по­ руганной любви — девушку покидает лю­ бимый. Друзья сочувствуют ей, утешают как могут... В первом стихотворении, разоблачая подлеца, растоптавшего любовь, герой бро­ сает ему: «Ведь она же любит вас доныне, крепко любит — вас... а не меня». Вывод из всего сказанного, в общем-то, дерен с точ­ ки зрения нравственной, но поэтически, ху­ дожественно выражен очень бледно: «...на­ шей чести и морали с вашей — не ужиться на земле!..» Во втором стихотворении герой, уте­ шая девушку, уже не бросается столь «вы­ сокими» словами, а лишь твердит, «что слабость вот так слезами исходить... что парень — если откровенно — не стоит слез, что он дурак» и т. п. Я утверждал, что мир — прекрасен, В накрапах солнца, в буйстве трав. Я был во всем с собой согласен, Ведь я был прав. Я так был прав! Самоирония героя, во всем согласногос собой, очевидна. А что же девушка? Она сквозь слезы поглядела. Вздохнула коротко: — Святой... Ушла — и что мне было делать С моей ненужной правотой! В первом стихотворении («Открытое письмо») покинутая девушка остается где- то на втором плане, на первый же г— вы­ ступают два человека, исповедующих п р о ­ тивоположные нравственные принципы 0 любви. Кто прав, кто виноват — ясно с са­ мого начала, поэтому концовка стихотво­ рения воспринимается как ненужный рито