Сибирские огни № 07 - 1969
народе могут позавидовать самые прослав ленные звезды советского искусства. Когда отмечалось семидесятилетие со дня рождения Маланина и пятидесятилетие его творческой деятельности, к нему на праздник приехали его старые военные друзья— лауреат государственных премий, народный артист СССР А. Ф. Борисов и лауреат государственной премии, заслужен ный артист -РСФСР К. И. Адашевский. Казимир Лисовский В этот торжественный вечер вместе со сво им другом И. И. Маланиным они выступи ли с фрагментами знаменитой радиопере дачи «Огонь по врагу». Юбилейный вечер И. И. Маланина, на котором присутствовали представители об щественных организаций, многих творческих коллективов, музыкальных учебных заве дений, стал большим праздником сибирско го искусства. ОДНА, НО ПЛАМЕННАЯ СТРАСТЬ Есть разные страсти — высокие и низменные, благородные и мелочные, светлые и темные. Но к одной из самых высоких и благородных страстей следует отнести, как мне кажется, страсть к книгам, к собиранию их. Не случайно А. С. Пушкин за не сколько минут до кончины, окинув уже тускнеющим взглядом полки, своей библиотеки, чуть слышно прошептал: «Прощайте, друзья!» Не случайно в домашней полушутливой «анкете» Карл Маркс на вопрос: «Ваше любимое занятие?» — ответил: «Рыться в книгах». Когда я беру в руки книгу, мне вспоминается мой давний друг, красноярец Иван Маркелович Кузнецов. Я познакомился с ним еще до войны. Мальчишкой,-учеником 19-й средней школы г. Красноярска, мне посчастливилось впервые перешагнуть порог двухэтажного старого деревянного дома на улице Робеспьера. Теперь его уже нет, а на том месте стоит большое каменное здание. Перешагнул — и замер от восторга. Словно попал в какой-то храм. Храм книги. Со всех сторон смотрели на меня высокие, от полу до потолка, застекленные книжные шкафы. Боже мой, чего тут только не было! Как зачарованный, я благоговейно раз глядывал кожаные корешки томов. Жадно перелистывал я чуть пожелтевшие от времени, напечатанные на слоновой бумаге или. бумаге «верже», страницы роскошных фолиантов «Аполлона», «Золотого руна»,— совсем незнакомые мне страницы дореволюционных журналов. А рядом полные комплекты старой «Нивы» за все годы ее издания, «Солнца России», «Искр», «Пробуждения», «Сатирикона»... Дрожа от вполне понятного волнения, я брал в руки прижизненные издания Пушкина (не говоря уже о последующих, их было более двадцати!) и других великих литературных отцов наших. А около меня, улыбаясь своей обычной добродушно-теплой улыбкой, стоял хо зяин этих несметных богатств — высокий, белокурый, плечистый человек, поблескива ющий стеклами очков — Иван Маркелович Кузнецов. Не помню сейчас уже точно, сколько тысяч томов было тогда в библиотеке Ива на Маркеловича: может, двадцать тысяч, может — больше. Но зато точно, с предель ной ясностью помню многие уникальные издания Брокгауза и Ефрона, Девриена, Сы тина, Вольфа, Сабашникова, Павленкова, Маркса (книгоиздателя). Да, дело тут было не в' количестве, хотя и количественно эта библиотека поражала воображение. Дело было в любовно подобранном редчайшем собрании всех русских классиков,^причем в разных изданиях, и классиков мировой литературы: греческой, итальянской, англий ской, французской, немецкой и т. д. А поэзия?! Впервые в жизни (потом, много лет спустя, только у московского критика А. Тарасенкова, ныне покойного, встретилось мне подобное) я увидел такие россыпи поэтических редкостей. Знаменитая «Пощечина общественному вкусу» в об ложке из мешковины, экземпляры «Гостиницы для путешествующих в прекрасном», прижизненные издания Блока, Брюсова, Бальмонта, Сологуба, Ахматовой, Северяни на. Почти весь Николай Гумилев и его довольно многочисленное племя акмеистов: Кузьмин, Нарбут, Зенкевич, Георгий Иванов, Мандельштам, Всеволод Рождественский. Тут можно было найти и эпигонов футуристов, символистов, имажинистов — Крученых, Зоргенфрея, Шершеневича, даже совершенно неизвестных мне авторов, выпустивших по одной книжке и безвозвратно канувших в Лету.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2