Сибирские огни № 06 - 1969
братишку от работы ради того, чтобы записали его в ликбез. Это же замечательно! Непременно написать об этом Петреночке. Он обра дуется. — Гляди, меня запиши,—заглядывая в тетрадку, попросил Ванына. «Сколько ему лет? Десять? Двенадцать! Как отказать? Запишу, там видно будет». Из окраинной избушки Нина вышла в приподнятом настроении. Глянула на опрокинутые в лужах облака, на пылающую у крыльца ря бину. «В саду горит костер рябины красной...» Ну, что же?! Обучит она какого-нибудь Кольшу или Ваньшу грамоте, может, и они вот такие же стихи напишут. Ведь Есенин так необыкновенно писал потому, что с детства смотрел на рябину, на облака, любил коней и собак. Нину не покидала радость, несмотря на то, что почти в каждой избе ей говорили одно и то же: «Нас что учить, мы уж как-нибудь доживем.' Ты, вот, ребятишек обучи грамоте. Миром заплатим. Век бога за тебя будем молить». Нина обещала похлопотать в Рике о школе для детей, постараться доказать, как необходима школа в Лаврушино. В душе росло и ширилось удивительное чувство своей необходи мости для лаврушенских крестьян: живут в грязи (ведь чуть ли не в каждой избе на вонючей подстилке —либо теленок, либо овца), даже молодые не прочли ни единой книжки, не имеют понятия о кино, нет электричества, заедают вши и клопы. И все, конечно, потому, думала Нина, что они неграмотны. И она, Нина Камышина, поможет им про зреть, для этого и послала ее в деревню Советская власть. В одном доме ее поддержали. Эта изба выгодно отличалась от дру гих: рубленая, пятистенная, с высоким крыльцом, просторными сен цами, с кухней и двумя горницами. Ее угощали чаем из пузатого никелированного самовара. На столе поверх домотканой скатерти —клеенка; на кровати (железной, а не деревянной) из-под сатинового стеганого одеяла красовался кружевной подзор, к потолку поднималась гора подушек. Все здесь свидетельство вало о достатке: и белые с красными разводами пимы на хозяине, и пуховый платок на полных плечах хозяйки. Отказаться от угощения было неудобно, хозяйка, кланяясь, на распев тянула: — Уж не побрезговайте нашим хлебом-солью, откушайте, чего бог послал. | Бог послал хозяевам: меду, сала, сметаны, масла, яиц и янтарных блинцов. За столом сидели и хозяйские дети: дородная дочь — в мать, и кудрявый — в отца — сын. Встречаясь с Ниной взглядом, парень краснел и опускал глаза, чем немало ее потешал. Хозяин, поглаживая кудрявую, словно тронутую изморозью, бороду, вел неторопливую бе седу. — Оно, конешно, грамотный человек все едино, что зрячий. Пущай молодые учатся. Даю свое родительское благословение. Слышь, Пашка, Надька! Надька и Пашка враз кивнули. — Теперича новая жизнь пошла,—разглагольствовал хозяин,-^-и энту жизнь нада понимать. Так я говорю, барышня? — Меня зовут Нина,—помедлив, добавила: —Николаевна. — Слышь, Нина Николаевна, мы премного довольны новой жиз* нею. Сроду мужик, как медведь в берлоге, а совецкая власть ему свет показала. Так я говорю?! — Так,—поспешила согласиться Нина. «Есть, оказывается, в де ревне сознательные».
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2