Сибирские огни № 06 - 1969

к ней приходит жестокая мысль: «Можно все прождать». Так возникает бунт Инны, так она ре­ шается на открытый конфликт и требует, чтобы Антон отказался от своей позиции, которую она объявляет только лицемер­ ным прикрытием индивидуализма, только безразличием к ее страданиям. Нужно отдать справедливость П. Про­ скурину: он не боится серьезного нравствен­ ного испытания своего Антона и вооружает Инну хитрым софизмом: пока ты покло­ няешься каким-то абстрактным добродете­ лям, какому-то великому и недоступному искусству, ты терзаешь реального, живого человека, который любит тебя и отдал тебе свою жизнь. Разве в этом долг и величие художника-гуманиста? Разве подлинная гуманность не в том, чтобы отказаться от далекой цели ради близкой и распорядиться своим даром во имя любящего и любимого человека. «Я знаю,— говорит Инна Анто­ ну,— ты просто жестокий и равнодушный человек... Я тебе не нужна и никто тебе не нужен. А ради любви идут на все». Так искушает Инна Антона Савичева, толкая, его на компромисс с совестью и ли­ цемерно подыскивая для этого благород­ ный предлог. Но все ее хитросплетения разбиваются о неподкупную цельную убежденность Ан­ тона: «Ты меня никогда не понимала... Я всегда буду писать только то, что мне нуж­ но, пусть я подохну с голода...» Так окончательно выясняется, что Ин­ н а — случайный попутчик Савичева, что их представления о жизни расходятся, что она ошиблась, переоценила свои силы и возможности, что теперь ей надо начинать все сначала. П. Проскурин не дает Инне такой воз­ можности: после' мучительной ссоры с Ан­ тоном она в тревоге и растерянности бродит по городу и случайно гибнет под колесами грузовика. Так вторая могила возникает на трудном пути Антона. За минуту до смер­ ти Инна поняла и признала свою ошибку: «Нужно гордиться, что он именно такой, какой есть... пусть все делает по-своему... он ■— ее жизнь». Но писателю недостаточно развенчания этого «идеала» косвенно — судьбой и раз­ думьями Инны. Ему нужно сказать и пря­ мо, _к чему же приходит талант, отдав­ ший себя служению успеху, ловящий миг удачи,— талант, утверждающий прежде всего собственное «я»... Николай Акимович Л агутинов— первый художник Воропянска. Он достиг всех внешних атрибутов счастья: у него изве­ стность, авторитет, руководящее положение, оптимальный вариант житейского благопо­ лучия. И вот именно устойчивая и надеж­ ная доля Лагутинова, в которой для Инны так много магнетизма, устрашающе обна­ жает свое дно. «Для большинства почитате­ лей и знакомых он был признанным .мэт­ ром, счастливчиком, родившимся в рубаш­ ке,— для всех, но не для себя». Сам Лагу- тинов знает, что были когда-то взлеты, бы­ ли картины честные, которые сам не мог видеть спокойно, «без тайной слезы». Но по­ том «встретилась красавица Полина», он «скоропалительно женился» и писать стал совсем иначе, не для души, во имя других, узко практических целей. Недаром за гла­ за его зовут ремесленником и конъюнктур­ щиком, а сам он оценивает свою работу так: «Все было добротно и плохо, отличная техника, превосходно выписанная деталь, безукоризненная композицйя... но отсутст­ вовало нечто, без чего не было ничего... от­ сутствовала своя оценка мира, свое особое видение жизни, когда чувствуешь власть над скрытой душой материи». Л агутинов знает, что заглушил в себе подлинное искусство, и теперь для душев­ ного спокойствия необходимо, чтобы он об этом забыл. А забывать легче, когда никто не напоминает. Вот почему встреча с Антоном Савиче­ вым оказалась губительной и для Лагути­ нова. Успокоившийся ремесленник вдруг встретил художника, и сразу все честное, что затаилось где-то в глубине души, на­ чало бунтовать. Сначала он пытается перетянуть его в свою веру и с этой целью «подбрасывает» ему выгодный заказ. Савичев по совету Лагутинова берется за оформление дворца железнодорожников, и вот тогда выясняет­ ся, что для настоящего художника не страшны искушения корыстью. Когда эски­ зы Савичева отвергаются, он покидает засе­ дание, «ободряюще кивнув смущенному Лагутинову» и облегченно вздохнув от со­ знания, что он может вернуться к настоя­ щей работе, о которой уже успел стоско­ ваться. К его «внутреннему нетерпению» примешивалось только раздраженное недо­ вольство собой: зачем позволил втянуть се­ бя в такую «нелепую историю». И Антон первым говорит воропянскому корифею горькие слова правды, когда внезапно со­ глашается написать его портрет. «Самодо­ вольный жирный индюк»,— думает он с радостным ожесточением.— Вот я тебя на­ рисую таким, посмотрим, как ты это ску­ шаешь». И Лагутинов действительно испы­ тал потрясение, когда увидел на полотне «человека, уже понявшего, что жизнь про­ шла, а он не сделал и половины того, что мог бы сделать». «Ты не меня понял, мою жизнь про­ зрел»,— сказал он Антону и потом долго сидел сгорбившись, опечаленный и раздра­ женный — в гневе на себя, на свою сла­ бость, на свое тщеславие. Так Лагутинова «выбило из нормальной, накатанной колеи, из привычного состояния... и то, что раньше казалось прочным», теперь «расползается, разваливается на куски». Он с отчаянием думает, почему не оказалось рядом челове­ ка, который схватил бы его за руку и крик­ нул: «Да что же ты делаешь с собою, мер­ завец! Что ты делаешь!» При этом от слов он чуть было не перешел к делу: разгро­ мил свою мастерскую, свалил все картины