Сибирские огни № 06 - 1969
Легко ли сегодня купить билет на ин тересный спектакль? Пустуют ли концертные залы, не толь ко когда там звучит легкая музыка, но и в те вечера, когда господствуют Бетховен и Чайковский, Шопен и Скрябин, Лист или Рахманинов, Брамс или Сарасате, Малер или Брукнер, Дебюсси или Равель, Оннегер или Стравинский, Прокофьев или Шостако вич, Хачатурян или Кабалевский? Оставляют ли молодого зрителя равно душным такие — очень разные — кинофиль мы о современниках, как «Девять дней од ного года» и «Три дня из жизни Виктора Чернышева» и, с другой стороны, такой сложнейший фильм о прошлом, как «Братья Карамазовы»? Залеживаются ли на прилавках и пол ках книжных магазинов сборники стихов? Обречены ли на одиночество экскурсо воды картинных галерей и музеев? А ведь совсем недавно, всего лет де сять-пятнадцать тому назад на страницах газет, в студенческих аудиториях, в за водских клубах вспыхивали дискуссии на тему: «Нужно ли в нашу эпоху искус ство»? И находились люди, всерьез утверж давшие, что, дескать, теперь, когда наука и техника совершили поистине великий ка чественный скачок, произведший переворот в самом нашем сознании, в нашем вос приятии Вселенной и своего места в ней, когда наступила эра завоевания звездных просторов, эра «думающих» машин, элек троники, телемеханики, бионики,— кому нужны теперь какие-то там стишки, чьи-то отрепетированные или импровизированные переживания на сцене, либо манипуляции со смычком в одной руке и скрипкой в другой? И пусть даже сам Эйнштейн, величай ший революционер науки двадцатого века, гениальный творец теории относительности, страстно любил искусство, увлеченно иг рал на скрипке, испытывал постоянную потребность фантазировать на рояле, а уезжая из дома,— по его собственным словам — «ощущал тоску по клавишам». Пусть Эйнштейн и к художественной ли тературе относился с пристальным интере сом и заявил: «Достоевский дает мне больше, чем любой мыслитель, больше, чем Гаусс!». Пусть он утверждал: «В научном мыш лении всегда присутствует элемент поэ зии», как бы варьируя через столетие зна менитые слова нашего Пушкина: «Вдохно вение нужно в геометрии, как и в поэзии». Пусть другой великий ученый Макс Планк, создатель квантовой теории, был отличным пианистом, и еше многие из пле яды выдающихся ученых современности, изменивших устоявшиеся веками представ ления о мире, о времени, пространстве, энергии, были (как Нильс Бор) горячими поклонниками музыки, живописи, театра, поэзии. Все это ни в какой степени не сму щало «ниспровергателей» искусства. Они утверждали, что не только у по литического деятеля, крупного ученого, или организатора производства, но и у «рядо вого человека» просто времени не останет ся на восприятие явлений искусства — та кой огромный и непрерывно возрастающий поток разнообразной информации на него обрушивается, и столь ответственными становятся наши обязанности в жизни об щества. Ни времени, ни самой потребно сти в искусстве у современного человека не будет — такова, мол, специфика второй половины двадцатого века. Конечно, двадцатый век обладает резко выраженными специфическими особенно стями, которые рождают в нас гордость и радостные мысли о могуществе челове ка, о безграничности его побед над при родой, но в то же время вселяют тревож ные мысли о возможности н е р а з у м н о г о и с п о л ь з о в а н и я д о с т и ж е н и й р а з у м а . Ведь чтобы попытаться любым путем отодвинуть, отсрочить исторически неизбежное торжество нового строя на пла нете, хозяева старого мира могут, очертя голову, рискнуть на безумные авантюры. Конечно, одной из особенностей нашего века является гигантское развитие техни ки и невиданный рост индустрии в резуль тате упомянутого уже качественного скач ка в области — как раньше говорили — «положительных знаний» и небывало воз росшей роли их в жизни общества. Все это — так. Но при чем тут — гибель искус ства? Причем тут «атрофия» благородной эс тетической потребности и стремлений че ловека найти в произведениях искусства ответы на важные жизненные вопросы? Люди, обосновывавшие «гипотезу» не избежной гибели искусства, были убежде ны, что провозглашают нечто неслыхан ное,— то, что и возникнуть-то могло ис ключительно в сознании «интеллектуала» XX века, когда многие понятия оказались смещенными и поверженными. Да и после дователям их эти «пророки» казались дерз кими первооткрывателями новой истины, чутко уловившими (еще не замеченную большинством!) тенденцию развития сегод няшней действительности. Первооткрыватели? Превосходно! Но вдумайтесь вот в это свидетельство: «Есть люди... которые от всей души убеждены, что... в наш век, как п о л о ж и т е л ь н ы й и индустриальный, поэзия не возможна. Образцовое невежество! Неле пость первой величины! И что за жалкая, что за устарелая мысль о п о л о ж и т е л ь н о с т и и и н д у с т р и а л ь н о с т и на шего века, б у д т о бы в р а ж д е б н ы х и с к у с с т в у?» Это писал... Белинский! Обратите внимание и на то, что уже в 1840 году он считал подобную .мысль не только нелепой, но и устарелой! Интересно, что определения «положн-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2