Сибирские огни № 06 - 1969
нение на ноги. Сходи в амбулаторию, тебе дадут справку, что ты боль на. Напиши Степанчикову, а Натка отнесет письмо на почту. — Я должна поехать,— сказала Нина и соврала: — У меня уже ни чего не болит. — Боже мой, никогда вы меня не слушаетесь! — разволновалась мама.— Считаете себя взрослыми. Нина с трудом дождалась (разговор происходил еще до утреннего чая), когда мама с Африканом ушли на службу, а Натка — в школу. Написала маме: «Я поехала. Не сердись, я должна. Вернусь через три дня.— И, чтобы утешить маму, приписала: — Мне так легче, чем одной лежать». В душе она была убеждена, как всегда бывает-убежден чело век, когда его постигает большое горе, что легче ей никогда уже не бу дет, что все хорошее, радостное, светлое теперь позади. Оделась потеплее и отправилась на ближний базарчик. Боялась, что до большого базара ей не добраться. Шла, жмурясь от яркого уличного света и вдыхая всей грудью приправленный морозцем воздух. И все- таки зима повернула к весне. Дорога побурела, разгребая конский на воз, на ней суетились воробьи. По карнизам крыш, чтобы о ней не за бывали, весна развесила, точно стеклянные украшения,— сосульки. Значит, скоро высвободится из-под снега черемуха, что видна за забо ром, наберет силу и зацветет. В природе все умирает и все возвраща ется. Не возвращаются только люди. Что-то тяжелое, гнетущее, посе лившееся у неё в душе в день смерти Виктора, снова дало о себе знать... Она не услышала скрипа саней. Перед глазами лошадиная морда — Нина отскочила и повалилась в снег. — Куды смотришь, раззява...— услышала она грубый окрик. Мужик остановил коня и уже участливо спросил: — Не зашиблась? Нина поднялась, глянула на мужика и обомлела: это же Карпыч, 'тот самый Карпыч, который осенью первый раз вез ее в Лаврушино. — Карпыч, вы меня не узнаете? — Чаго же не признаю? Нин Николаевна.— Карпыч был явно по давлен и смущен.^—Сразу-то не приметил. Такое дело получилось — не серчайте. Да вы никак занедужили? Сказывали бабы, однако. Нина попросила довезти ее до Лаврушино. ■— Только, знаете, у меня сейчас денег нет,—сказала она, крас нея,— если можно, я отдам вам в деревне. Мне, наверное, туда уже при везли жалованье. — Толкуй,— отмахнулся Карпыч,— наших робят учишь за фунт лиха, а с тебя — деньги. Думашь, на всех нас креста нет.— Карпыч сгреб в кучу остатки сена.—Садись сюды, да тулупчиком накройся. Заскрипели полозья, замелькали дома. Нина старалась ни о чем не думать. Главное — не вспоминать. Ну и что ж что весна! Она не для Вити, значит, и не для нее. Вон вывеси ли скворечник, ждут скворцов... Надо разговаривать, вот тогда можно не думать. — Что нового в деревне? — Как жили, так и живем, хлеб жуем. Откель у нас новости-то? Не очень разговоришься с Карпычем. — Порфишку непутевого знашь? — спросил Карпыч, когда выеха ли за город.— Ну так он Сереге, что в спектаклях играл, голову проло мил. — Голову? За что? — Известно, по пьяному делу. В праздник. — Как Cepera? Отвезли его в больницу? — Чего не отвезти. Сказывают, дело на Поправку пошло.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2