Сибирские огни № 05 - 1969
здоровьице? А бабушка? Я ее не раз вспоминал. Случалось, у нее неле гальную литературу прятал, еще когда у вас служил. Ясное дело, до гадывалась, а виду не подавала. Говорит: «Не беспокойся, твои вещи,— ведь бачила, какие вещи,— в сохранности будут».—Петренко замолчал, вытащил из-под подушки металлическую коробочку с табаком и кури тельной бумагой. Большие, рабочие руки ловко свернули цигарку. — А про нас вы вспоминали? Про нас, маленьких? — А як же! Человек на чужбине к Доброму-то сильно сердцем при кипает. И у меня спервоначалу здесь —ни друга, ни товарища. Да и ты: чуть чего —ко мне бежишь. Любила байки слушать.—Петренко за смеялся и с явным наслаждением закурил. Слышно было, как на кухне бушует примус. Где-то, возможно в со седнем дворе, играли1на мандолине вальс «На сопках Маньчжурии». Нина- каждую минуту собиралась рассказать Петренко, как она ТОГДА тосковала о нем, как в каждом солдате высматривала его... Но связывала ненавистная застенчивость, обычно нападавшая на нее, когда она хотела признаться в чем-то сокровенном. Так и не набралась духу рассказать. Иван Михайлович принялся расспрашивать, где учится, не трудно ли? Выслушав, сказал: — Мне вот тяжеловато с наукой справляться.—Он кивнул на стол, заваленный книгами и бумагами.— Грамоте-то я учился у дьячка, а пла тила мать за мое ученье своим горбом — стирала на них, мыла. Я у них летом телят пас... Ну, а куда думаешь после школы? — Хочу в университет, если попаду. А вообше-то хочу быть учи тельницей. — Це дило. Эх, Ниночко, деревня-то у нас темная. Вот куда учи теля позарез нужны. Ездил я коммуну организовывать. Так и парни и мужики, за жинок уже и не говорю, вместо подписи кресты ставили. Расписаться и то не умеют. Чуешь? — И, помолчав, внезапно спро сил:—У тебя отчим? Не обижает? — Нет, что вы? Правда* у нас отношения неважные. — Да, да, совсем большая стала,—в раздумье проговорил он. «Сейчас я ему скажу, как ждала его». Помешал Федор Иванович. Переложив книги на подоконник, он подтащил стол к кровати и водрузил на него еду: сковородку с жареной картошкой, селедку и пучок зеленого лука. Появилась бутылка водки, и красное вино в графинчике с отбитым горлышком. Федор Иванович разлил водку по граненым ста канам, Нине налил красного вина. Нина чокнулась, с удовольствием подумала, что у Вари и Мары, когда она им расскажет, глаза на лоб от зависти полезут: подумать только, она пила настоящее вино... Выпив и заметно оживившись, мужчины заспорили. В воздухе пла вал густой табачный дым. Они спорили до хрипоты. Когда говорил Федор Иванович, Нина поражалась: как же он все правильно рассу дил, конечно же, недобитые буржуйчики при нэпе распоясались. Вон деточки непмачей в школу ходили в бархатных платьях, а Шарков, сын пролетария, в рваны* сапожишках Справедливо это? Нет, не справед ливо! Заговорил Иван Михайлович. Нет, конечно же, прав он: как было подниматься на ноги обнищавшей России — голод (бабушкины овсяные лепешки), беженцы, сыпняк, сколько от тифа умирало (бабушка шила белье для больниц). Ясно, что нэп нужен. То и дело Петренко подмигивал Нине или, смеясь, говорил: — Бачишь, Ниночко, какой теоретик выискался. —- Ну, что же. Вернемся к старому спору,—собирая лоб с высоки ми залысинами в морщинистую гармошку, проговорил Федор Ивано-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2