Сибирские огни № 05 - 1969
етально, из-под очков, оглядел необычно притихший класс и, конечно, у гадал :— Волков. Длинный, нескладный, цепляясь коленями за скамейки, Волков ■оплелся к доске. По его спине Нина чувствовала — Васька все пере забыл. Хотя бы Платон ее вызвал! Как здорово, что бабушка в дожд ливые дни засаживала их за учебники. Но Боголюбов как-то ухитрялся вызывать тех, кто плохо, знал урок. Прохаживаясь между столами и заглядывая в тетради, он сказал скрипучим, насмешливым голосом: — Я вижу, вам созданы прекрасные условия для списывания. «Интересно, утерпит Корольков? — подумала Нина.—Утерпел. Боится, что Платон его вызовет». Боголюбов объявил: — Вам, Волков, неуд (он всем ученикам, даже в пятой группе, говорил —вы), извольте заниматься. Спрошу на следующей неделе. — Ничего, Вася,—зашептала Нина, когда красный от смущения Волков сел рядом с ней,— мы тебя натаскаем. Надо только формулы запомнить. — Вот именно — запомнить формулы,—подтвердил Боголюбов. «Ну, как он все слышит?» Нина любила {математику. Платона лю била. Ей нравилось, что на его уроках все постоянно начеку — не заску чаешь. Коля говорит, что математика — это гимнастика ума, без нее мозги заплесневеют. За лето у многих мозги заплесневели —к концу урока в журнале стояло двадцать «неудов». На перемене Нина вернулась в класс за завтраком, школьный бу фет ей не по карману. В пустом классе двое —Давыдов и Корольков. Анатолий Давыдов самый старший в группе, говорят, что ему скоро двадцать. Одевается безукоризненно, даже —единственный из мальчи шек — носит галстук. У него умное, некрасивое, интеллигентное лицо. В группе он как-то на отшибе, перемены простаивает у окна с книгой. За манеру отвечать едкой иронией на насмешки ребята его прозвали Чацким. Может, он держится так потому, что чувствует себя взрослым среди детей. Ни Корольков, ни Давыдов ее не заметили. Она услышала слова, сказанные Давыдовым с откровенным презрением: — ...это твое дело. Я хочу поступить в вуз и мне нужны знания. Я уважаю Платона и писать на него доносы не собираюсь! Корольков что-то промямлил своим липким голосом. Давыдов, не ■овышая тона, сказал: — Иди ты... к...—Он произнес грязное ругательство. Это Давыдов-то! А Нина считала его образцом воспитания! Вот тебе и Чацкий... Нина выскочила из класса. В душе она была рада—■ так и надо Королькову. Видимо, все же Корольков пожаловался —на следующих уроках Боголюбов выставлял оценки не в журнал, а в свою записную книжеч ку. Корольков встал и, оглядываясь, как бы ища поддержки, заявил: — Платон Григорьевич, у нас оценки выставляют побригадно, а ие поиндивидуально. — Видите ли, Корольков,— за очками глаза Боголюбова сверкнули сухо и насмешливо,— у меня двести с лишним учеников, а человеческая память —увы — несовершенна.— ин взял портфель и, сказав:—До грядущих встреч,— вышел из класса. На другой день Корольков явился в школу с внушительным синя ком под глазом. У Давыдова на щеке запекшаяся царапина, Яворский прихрамывал, у Косицына вспухла губа, покорежила хорошенькое личико. Теперь ему не до пошленьких записочек. Дрался он, конечно,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2