Сибирские огни № 05 - 1969

робинзонады, бездумного ухода «назад, к природе», расслабляющего волю отрыва от этого беспокойного, вечно озабоченного, «жестокого и родного» . людского мира-. «Ослаб я от запаха трав, ослеп я от пти­ чьего пенья»,— признается герой и при­ зывает: Лечи мои очи, сестра, Печалью по д е л у и дом у. Учи меня горю, сестра, Учи меня 'горю лю д ско м у. (« Л ечи м ои очи, сест ра...») Тоска по совершенному человеку, жизнь, чувства которого гармонически сливались бы с природой, слышится в этих сетовани­ ях и призывах лирического героя. Реальное воплощение такой гармонии чувств чаще всего видит поэт в любви. Иди ко мне; на острова, сюда, сюда. Как будто росная трава, густа вода. Здесь по колено воробью в июньский день —■ ~ иди, не бойся. Я любЛю тебя в воде. Ты ветви темные согни слегка-слегка, иди тихонько — не спугни звезду с листа. О. ты чиста, как та звезда! И острова... 4 И как полночная вода, густа трава. Природа в стихотворении («Звезда, острова, трава, вода...») — не просто сред­ ство «обрамления» лирического пережива­ ния, хотя и с формальной стороны этот прием выполнен безукоризненно. Тонкие пе­ реливы ощущений внешнего мира отража­ ют здесь глубинные движения человеческо­ го чувства. Интонация предельно довери­ тельна, интимна, полна таинственности («...иди, не бойся. Я люблю тебя в воде. Ты ветви темные согни слегка-слегка, иди тихонько — не спугни звезду с листа»). Подспудная, все нарастающая напряжен­ ность прорывается, наконец, как резкий свет во тьме, в возгласе восхищения: «О, ты чиста, как та звезда!» — и мы слов­ но бы воочию видим целомудренную нагую красоту женского тела в призрачном сере­ бряном свечении ночных звезд... Лириче­ ская энергия находит выход, освобожде­ ние; кульминация, вершина переживания позади, и напряженность интонации, по- прежнему интимной и таинственной, пада­ ет, как бы затухает... Чувство природы и чувство любви к женщине здесь нерасторжимы; именно их гармония и взаимообогащение и рождают ощущение большой нравственной чистоты и цельности лирического переживания... Остро и болезненно реагирует герой А. Плитченко на малейшие проявления дис­ гармонии во «взаимоотношениях» челове­ ка и природы. Там, где поле зелено, где луга с конями, было дерево одно — выдрали с корнями. Ну, добро бы — невзначай, ладно бы — для дела, я бы горько промолчал, а вот тут задело.. С горечью и негодованием судит герой людей за жестокость, бессмысленность, про­ тивоестественность их поступка: Сели. Курят. И горюшка нет, Только сила, ухватка и злоба. От каких это яростных бед Обмелела душа хлебороба? Далеко не просты' и не однозначны от­ веты на этот горестный вопрос, и выходят они «за рамки» только человеческого от­ ношения к природе... Гибель дерева эмоционально осмыслена поэтом как драма природы в пору ее пол­ ного расцвета и зрелости: Грозно рушится Дерево дня, Молодыми ветрами отпето. Не казня никого, не виня. Задыхается Белое лето! Драма природы является, вместе с тем, и драмой вр ем ен и ; «масштабы» бедствия укрупняются от того, что ему придается известная вр е м е н н а я протяженность: ведь «рушится дерево д н я », «задыхается белое лето». Обобщенный и, может показаться, не­ сколько абстрактный образ задыхающего­ ся «белого лета» усилен и конкретизирован в стихотворении образом трагическим и до боли зримым, символизирующим опусто­ шенность и разорение: Пало дерево. Тягостный вздох. Пало доброе, пало святое... И летит над поляной гнездо. Хорошо хоть — пустое. В этом же стихотворении есть строки, которые , проясняют главную, пожалуй, особенность восприятия и изображения по­ этом природы: Опустели небеса, сникли голубые. И тихо плакала роса — сло во загубили. Гибель дерева ассоциируется в сознании героя с гибелью слора! Дерево — слово... Так характерная для поэзии А. Плит­ ченко о душ евл ен н о ст ь природы перерастает в ее одухот ворен н ост ь — качество, свойст­ венное только человеку. Анимизм подни­ мается до антропоморфизма. В другом стихотворении («Я думаю — живы покуда...») поэт проводит прямые аналогии между «чудом языка» «крестьян­ ской поры» и «деревьями, травами, обла­ ками», говорит о> вечности, которая ждет «славянские плачи полыни и белых былин