Сибирские огни № 04 - 1969
— Да все дела, дела... — Дела бы никуда не ушли... Трудно ведь, небось, вдвоем... — Ничего, привыкли... Баба шагала впереди него, оборачивалась, улыбалась. — Сын мой, сын мой приехал,— кричала она выглядывавшим из дворов женщинам. Дом стоял все там же, на горе, только рядом с ним теперь появился большой сад и несколько сараев. Пятнистый теленок лизал ворота, он вытянул шею, промычал. Внучка испугалась теленка, прижалась к деду. — А он не укусит? — Нет, что ты! — засмеялся дед.—Это же телушка, маленькая ко ровка. Когда она вырастет, то будет давать молочко. Ты любишь молочко? — Люблю... А играть с телушкой можно? — Можно, можно... А вот это — курицы. Знаешь куриц? — Знаю. У Нас книжка есть —про курочку рябу. Она яичко снесла. — Вот, вот. Если ты им дашь зернышек —они и тебе яичко снесут... — Прямо сразу снесут? — Прямо сразу и снесут. Внучку это заинтересовало. И пока они распаковывались, готовили на стол, она уже нашла в кладовке пшено и засыпала им все крыльцо. Через полчаса, наверное, радостная, она влетела в дом: — Снесла, снесла курочка!.. Даже два снесла —мне и папе... — Внученька, покушай, передохни,—уговаривала ее баба.—Вот помидорки, вот рыбка в сметане. А может, мяса хочешь?... Но внучка убежала во двор — нужно было, чтобы курицы снесли еще яички и бабе и деду. — Запалилась, бедняжка... Ну прямо ты и ты—бывало прут возь мешь и за бабочками носишься... Запалишься!.. — Ничего, ничего. Я ее специально вез... В доме многое изменилось —на месте его скрипучей, на заклепках, дедовой конструкции кровати стоял теперь дерматиновый диван, заст ланный накрахмаленной белой вышитой дорожкой, появился шифоньер, и даже тюлевые занавеси крепились к металлическим карнизам, а не цеплялись, как раньше, за вколоченные над рамой гвозди. Но на стене висела все та же, давняя, картина с девочкой и кошечкой. У девочки и у кошечки были одинаково большие головы с одинаково большими го лубыми глазами. Когда-то ему нравилась эта картина, и он даже ревел, уговаривая купить ее на базаре. — А вот это зарубки... Смотри, сынок, какой ты был,—показывал дед на дверной косяк. ' Там сохранились метки, ножом, глубокие, до самых четырнадцати лет, до окончания семилетней школы. По меткам выходило, что в четыр надцать лет он был еще клоп и клоп, от горшка два вершка, но тогда он казался себе совсем взрослым. Тогда ему впервые, перед отправкой в го род, сшили суконные штаны. Мать хотела, чтобы он.был не хуже людей. Чтобы купить эти штаны, они собирали на дальних голубичных марях ягоду и даже наткнулись на медведя —с перепугу у матери отнялись ноги, и она не могла бежать, а он, вцепившись в полусгнившую, подвер нувшуюся под руки валежину, успокаивал ее, бормотал: — Мама, не бойся... Я его... если что... Медведь их не заметил и ушел. Но они остались там еще, потому что мать очень сильно хотела, чтобы он был одет не хуже людей... — Кушай, кушай, сынок,— без конца повторяла она сейчас, подо двигая ему то одно, то другое,—помидорки, помидорки давай. Ты же их
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2