Сибирские огни № 03 - 1969
ла в одной отцовской буденовке и гимнастерке. Ее вырастили на заво де, а ты ее — в грязь! Вот сейчас рабочего на рабочего натравил. Тебя, поганца, такая девчонка любит, это ж лучшие люди завода —Фран- ковские! Эх ты, Кукушкин, Кукушкин, незабвенный прогульщик нашего- завода! Пошли, Хромов, пусть поскребут затылки, если у них ковши ра ботают. Пошли! 12 Черные буквы по белому —на боковине чуть задравшегося носа: «Пятилетка». Он шел вниз по реке, покачиваясь, подрагивая палубой,— неболь шой новенький пароход, белый по пояс, и вместе с людьми радовался синему солнечному утру, зеленеющим берегам, искрящейся воде — ра довался всей снежной ' свежестью окрабки, всей зеркальностью перил, всеми завитками дыма из низкой, широкой трубы: «Смотрите на меня, какой я, я — сормовский, в подарок вам, москвичам, любите меня и жа луйте!» Уймища народу на округленных, еще не стоптанных палубах, на носу и корме, и в двух каютах-салонах, в которые спуск по железным, торчмяком, лестницам, и в узких проходах у перил, и в буфете, где пи во, квас и немного этого самого. » Литейщики, токари, слесари, инструментальщики. Из конструктор ского, из заводоуправления, из пожарки. И вся охрана во главе с ко мендантом Хмуниным,— вон он в неизменной суконной гимнастерке и синих бриджах с двумя ответственными кожаными наставками на извест ных местах,— он расхаживает от носа до кормы с высоким и костлявым комендантом «Пролетария», который бледнеет рядом с ним в своем бу мажном штатском костюме. В проходе, ведущем с борта на борт, Андрей увидел энергично мая чившую над вздернутой кепкой пятерню: «Бодлер, сюда, ко мне, Бодлер!» Но когда протиснулся в проход, Ильки Явушкина здесь, в потоке людей, уже не было. Может, он внизу, в кормовой каюте? А ну, погля дим с верхней ступеньки железной лестницы. Здесь тихо и домовито устроились старики. Трофимыч и Франковский, сдвинув колени, пристроили на них по ходные шахматы. На соседней лавке, у окошка, Иван Исаевич широко' распахнул газету. Амос Сарычев приник лбом к окну, не сводя глаз с проплывающего берега. По соседству старый морщинистый Егорушкин, попыхивая коротенькой трубкой, неспешно балякал с волосатым мон тажником Ходыревым. И жены стариков заняты делом. В больших припухлых руках Васёны Петровны мелькают длинные серебристые спицы. Костлявая, долголицая жена Ивана Исаевича в бе лом с черноточием платке — блаженно расхлещивает кедровые ореш ки— на пару с большеротой толстухой —женой Сарычева. В общем, с верхней ступеньки вполне мирная картина. А с нижней? Не только шахматы. Не только орешки. Не только вязанье. Тихий скрипучий голос Франковского: — Сиди. Никуда. Сиди. Кому это он? Трофимычу? Шахматному коню? А может, себе? Дочке своей, Тане, — вот кому! В углу она, меж окном и краем скамьи, в ситцевом белом платьи*
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2