Сибирские огни № 03 - 1969
— Как же так, Яков — сказал Бова,—Ленка чуждая, а ворочает, всей душой в цеху ворочает, а ты свой, да свое-то дело, своего же то варища утопить готов? И не прямиком, а с изворотом. Нет, ежели те бя не тряхануть, ты самым распоследним гадом станешь. Хуже кулака, хуже вредителя. Духота от тебя пойдет на людей, выть от тебя будут. Только тряханут, еще как тряханут! — Уж не 1ы ли?— вызывающе спросил Кукушкин. — Может, я. Может, Хромов. А может, Опритов. Или все вместе. Эдак еще лучше. — Слыхал, Семка! Ты да против меня! Смехота. Семка стоял, стиснув рот и расширив глаза,—озадачил его Бова последними своими словами. — Какая ж смехота! Сколько, допустим, он бабке своей, по твоей милости, пятерок недослал? Тебе на загул, на паразитство, а ей бы, старухе, эти рубли на пропитание. Опритов быстро-быстро завертел головой и то ль проворчал, то ль простонал сквозь сжатые губы. — Или с карточкой хлебной: «Потерял». И на Семкин пай толстым задом. А свою на рынке торганул. «Рабочий класс!» Нашел себе кре постного раба! — Ты видел, а?— Кукушкин вскочил с табурета.—Ты видел, ви дел? За это знаешь что? — Навлуха видел. На Зацепском рынке. Бабехе ты продал. Спеку- лянтше с оплывшей мордой. — Врешь, врешь! Семка, ты чего смотришь, покажи ему, покажи, какой ты крепостной раб! Бова вскочил, стал спиной к стене и даже как-то весело кинул Оп- ритову: — Семка, а ты попробуй. Разок попробуешь — больше не захочешь! Хромов, постереги долговязого. И выдвинул на прямой длинной руке черный кулак, похожий на узел из железных канатов. В слепой ярости Семка Опритов бросился на Елизаров кулак. Тон кий, как игла, юркий, быстрый — вот прошьет Бову насквозь,— но всю ду, куда ни. кидался, его встречал узловатый кулак на длинной вытяну той руке. Андрею стало жалко Опритова. Все лицо оббил об Елизарову желе зяку, губы раскровянил, а все кидается. Но когда кукушкин сделал было движение, словно нацелясь на Бо ву сбоку, Андрей уже готов был его встретить. «Хоть и здоровила, но уж от удара ногой охнешь, и Хитровке доставалось!» — Семка! — сказал мягко и грустно Бова.— Зря ты, Семка! Я ведь не по злобе. Очнись! Опритов отошел и сел на свою койку, низко свесив голову,— обмяк ший, опустошенный. — Зря гы, Кукушкин,— сказал Бова.— Это у меня отцова наука. Его пятерик крепко погулял по мордасам —то полицейскому вдаст, то протужатору, то типу из Михаила-архангела. Нипочем те четверо гадов не взяли бы его, у забора, у них у всех уже вмятины были на рыле, так пятый, трус сволочной,— сзади через щелку в заборе — и ножиком. Как ты сейчас норовил. — Ты с кем равняешь! С кем? — лоб у Кукушкина вспотел, галстук съехал набок, будто не Опритов, а он был сейчас на кулачках с Бовой. — А ты хуже. Потому что под своего работаешь Какой ты рабо чий? Ты ж паразит, буржуйская у тебя психика. Маруся в детдом приш-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2