Сибирские огни № 03 - 1969
— Тебе охота, а мне ни к чему. Мне, може, некогда. У меня мо- же, дела. У меня, може, нет настроения! Бойко у Кукушкина, а глаза стрекают: слышали или нет— разговор под дверью. — Мне надо. Нам надо.— Это Бова.—И мы пришли. Сидит и тянет своим монотонным занудным голосом. Не шевелясь. — Интересно, Семка, а? Заявились без зову-спросу в чужую квар тиру, притаились, точно ворюги, в темноте. И навяливаются на разго вор. Кто ты таков, Бова? Я в полном праве тебя в шею! На рожон лез Кукушкин, похаживая вокруг Бовы. — Кто я — тебе известно. А в шею— попробуй. — Пусть,— сказал Опритов, застывший у двери.— Пусть говорит. Поскорее пусть, да ходу отсюда! Он сейчас о рыженькой, об Усачевке думает. И о бабке. И о пя терке. И о том, пойдет ли в своей грязно-желтой фуфайке или в кремо вой Яшкиной рубашке при фиолетово-оранжевом галстуке... — А мы не спешим,—ответил Бова.— И вам некуда! Храпака да ли, пошамать успели? А до смены еще два часа с загогулей. — Вишь, в чужой монастырь, со своим графиком,— ответил Ку кушкин.— Мы и без тебя распределимся. Вот что, пришли к рабочему классу, выкладывайте, чего вам от него. Он отставил табуретку в угол, где потемнее, и сел, закинув нога на ногу. — Насчет рабочего класса погодим!— сказал Бова.—Первое: есть на заводе поганые языки. Собирают грязь по всем помойкам и валят на Марусю Змейкину и Колобовникова. — Ага, Семка,— кивнул Кукушкин,—ктой-то сказывал: в «Заре» с ними, на Пятницкой, встрелись? Грязь не грязь, а факт. — Видишь, Яков,— сказал Бова, глядя,на Кукушкина,— всяк по себе судит. Другой дуролом и в кино с девчонкой идет не на картину, а лишь бы в потемках пошариться. — А ежели им от того удовольствие? — улыбаясь, спросил Кукуш кин.— И от кино и от прочего? — А ежели ему удовольствие от прочего, а ее воротит? Ежели она стук по той лапе, что мужик должен сделать? — Ну, что? — все также улыбаясь, спросил Кукушкин. — Я тебе отвечу. Лапу надо прибрать, а не грязью шарахаться. Это не мужик, это поганец, который битой лапой затаенные писульки марает! — Ну и что? — сказал Кукушкин.— Нашел ту лапу? Или все по квартирам ходишь, да в темноте сидишь, да выглядываешь? — Нашел,— сказал Бова.—Хоть так и сяк кривила лапа буковки, а умные люди разобрались. Нашел. Однако ж, я думал с вами по-хо рошему, думал, наводнение, може, вам мозги прочистило. И еще думал: Танька Франковская с тебя грязь соскребла... — Молчи ты про Таньку!— сорвался Кукушкин.—Не встревай. — Хорошо. Тогда про Ленку Удатову. Это уж мне не запретишь. Видишь, получила Ленка письмецо от родных, из Сибири, хотела по казать кой-кому, а тут мы заявились, когда наводнение. Она позже хва- тиласй, а кто-то письмецо свистнул, подкинул — и в сторону. Опритов поглядел на Кукушкина, тугие желваки забегали у него по щеке под бледной кожей. — Промахнулся? — участливо сказал Кукушкин.— В чуждый эле мент вчухался, а рабочий класс виноватый. И для отвода милдцейскую канитель завел! Слышь, Семка!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2