Сибирские огни № 03 - 1969
нестерпимей. Кругом движущийся, изменяющийся странный мир, и поче му-то это угрожает ему и Варе. Он был один дома, когда она, наконец, позвонила ему. И он сра зу, нс слушая ее: — Я не могу так. Хочу быть рядом с тобой... Всегда, всегда рядом! Она не сразу ответила. А когда ответила— голос был полный, звуч ный, счастливый. — Андрей, я была целый день с мамой. Целый день. Она приехала оттуда, понимаешь! И мне было хорошо! А сейчас от твоих слов — сов сем хорошо. Спокойной ночи, Андрей! 2 Записка была коротенькой — в несколько строчек, и сжатой, как телеграмма. «Дозвониться не могу. Застать не могу. Ж д у послезавтра у себя. Зайди за Дроздом — это просьба Варфоломеева. Георгий Иегулов». И все. Они давно не виделись. Все некогда. А к Иегулову домой не хо телось. Можно бы и в другом месте! Но ведь Леня, Леня приехал! По дороге на завод Андрей вспоминал свое первое и единственное посещение иегуловского дома. Из слов Иегулова Андрей представил себе картину суровой, полной лишений жизни. Большая рабочая семья, старая хибарка на заводской окраине, с первым трамваем все на завод, сходятся усталые за кастрю лей пустых щей... Нет... Иегулов ничего такого о себе не рассказывал, он чаще в об щей форме: «мы», «пролетарии», «наша рабочая окраина», «с утра до вечера на стапелях коммунизма»,— и получалось, что это не «мы», а «он», Иегулов,— бьет молотом, роет котлован, спит на голых нарах и трескает пустые щи. Сложное чувство было у Андрея к Иегулову. Он его и привлекал и отпугивал. И как ни приглашал к себе Иегулов Андрея,—-тот все отнекивался: чего ради соваться в дом, где теснота и нужда, уж лучше к нам, на Басманную, мама то картошки нажарит, то пирогов с капустой на стряпает, особенно если знает, что приятель Андрейкин живет неваж нецки. ...А той весной дал себя уговорить. И поехал в Марьину рощу. И когда зашел через садик в хибару,— на какой-то из многих не мощеных, ухабистых, разудалых просек этого старинного, отстоявше гося московского м-ирка,— и не подумал сразу, что она, хата, иегулов- ская: снимают, бедолаги, уголок у зажимистого рощинского частника. Однако ж, и садик с разлапыми грушами и сливами, и четыре ни зеньких, но просторных комнаты с глядевшими в окна бегониями, и ко вер на стене, и напольные, в дубовом футляре, часы, и бахштейновский крылатый рояль, и горка с дулевской посудой, и книги в толстенных дубовых шкафах,— дом, все в доме оказалось иегуловским. Высокая седеющая дама со свежим гладким лицом; мужчина в по золоченных очках и в сорочке с твердым блестящим воротником, пах нущий розовым мылом молодой человек в ковровой пижаме,— все было
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2