Сибирские огни № 03 - 1969
Отойти так отойти. И отходят. Чего тут обижаться. Хотя зряшных нет. Лишь Трофимыч с Орехановым недвижны у края ямы под ковшом. Снова сгущается тьма над формовочной ямой. Кран плывет обрат но. Пустой ковш весело покачивается. Цепи едва поскрипывают. За Андрейкиной спиной тихое, как дуновенье: «Леша, слышишь, это мы Вариного отца и бабку на лодке, и старушка нам всем руки пожимала, а художник чаем поил..: Леша, ты слышишь...» Конечно, слышит.... Андрею стало жарко, будто ковш с чугуном прошел мимо самого лица. Снова кран плывет от вагранки к формовочной яме —двести пудов пылающего металла; снова скрипуче постанывают цепи; снова махо вик жадно выпивает до дна свою чашу. «Леша... А все-таки я боюсь: до того с тобой хорошо. Совсем но вая жизнь... Я и не чуяла, что есть такоё... Леша!» Нет, это Андрей не имеет права слушать, это говорится не для него! И он делает шаг вбок, еще шаг вбок, еще. Ну вот, теперь он ни чего не слышит. Третий ковш проплывает над ними. Здорово идет заливка, погля дим завтра на маховик первой турбины! А в четвертый раз ковш с расплавленным чугуном повис в воздухе, не дойдя до маховика. Маленький, приземистый Сарычев вздымает руки — к крану, к не бу, к богу! —он черпает воздух на себя, будто пытаясь притянуть кран- черными раскоряченными пальцами. -г- Ну же, ну же! Грошенко, сукин сын! — зубы у Трофимыча по щелкивают —вцепился бы в крановщика. Ореханов стоит под самым краном, до боли в глазах всматриваясь, в недосягаемую высоту: понять бы, что там у Грошенко, подсказать бы ему... Мотор? Проводка? А кран торчит, уперся, а ковш с расплавленным металлом повис, посреди литейки на параличных цепях, словно паршивая люстра висит! — Еще несколько минут, и металл погиб,— говорит Ореханов. ' Из деревянной кабины, с высоты двадцати метров, падают тяже лые слова: «Черт», что-то непонятное, «дьявол», что-то неразборчивое, снова «черт» и что-то похлеще. • И вдруг кто-то из толпы, согнувшись, перепрыгивая через опоки, расшвыривая людей, рванул к дальней стене, к узкой железной лест нице,— кошкой вверх, ползком, в обнимочку, по балке — к намертво вставшему чертову, так его перетак, крану. Подполз. Возится. Метнулся на соседнюю балку — фу, аж голова, снизу глядя, кружится! Лохматый Грошенко, свесившись из кабины, стучит кулаком по лбу: «Ты, парень, свихнулся, что ли?» Нет, Елизар Бова не свихнулся. Секунда, вторая — и кран тяжело, натужно пошел по рельсам,— как больной, мелкими шагами. Что он там делает, Елизар Бова, что? — Шестерни перебирает,— страдальчески говорит Ореханов,—нз руках, карябом их... Так и сказал: «карябом». Ковш, точно пробивая круглой грудью загустевший воздух, вер шок за вершком, продвигается к формовочной яме и повисает над маховиком.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2