Сибирские огни № 03 - 1969
Тут бы Андрею подняться и сказать свои несколько слов: «Уважае мый товарищ Рушевский, от имени редакции...» Или лучше так: «Доро гой Федор Трофимович, позвольте в торжественный день Вашей жизни»..- Фу, какие все тяжелые слова! Не идут они к Рушевскому —этому, в белой рубашке, и тому, в си ней блузе, который сам в первый день провел Андрея по литейной: вот обрубка, вот вагранка, вот формовка,— и велел стерженщице Рае Миха левой, чтобы не крутилась вокруг мальца, и стерженщице Лене Удатовой, чтоб язычком не трепала, и еще сказал, что Сергей Иваныч —ли тейщик, человек серьезный, и пустого человека на завод не привел бы! ' И то удержало Андрея от поздравительных слов, что был разговор до него. Он видел это по жестко стиснутым губам Франковского, по мрачным глазам Сарычева, по беспокойству старого Егорушкина. В соседней комнате зазвякала посуда, прозвучал громкий голос хо зяйки, зашоркали передвигаемые стулья, донесся запах жареного и пе ченого. Егорушкин тихонько похлопал себя по карманам и морганул непод вижной треугольной бороде Сарычева. Отворилась дверь, вошла Вера Мелентьевна и стала рядом с Анд реем,—чуть выше его, сидящего,—и положила с доверием легкую руку Андрею на плечо,:—будто доброму знакомому, будто сыну. Бросив сни зу несмелый взгляд на узкое, усталое лицо, на тонкие, словно подсу шенные губы, он сообразил, что не так уже она молода, во всяком слу чае не моложе его мамы, и только тонкость, легкость ее косточек, и жи вой синевы глаза, и душевная встречность побеждают судьбу и время... Егорушкин снова высвистнул скопившийся в груди воздух, встал, отодвинул стул и потоптался, разминаясь, около цветочного столика. — Не, не могу. За станком хоть всю смену простою, а чтоб в без- дельи, вылупив глаза. Уволь, Федя, и себя пожалей... Дай хоть глянуть на твое малеванье —как это у тебя, чертушка, получается! Все трое поднялись и подошли к мольберту, где, обтирая краем по лотенца кисти, довольно щурился Федор Трофимыч. Они заговорили вполголоса, и Андрей бы встал и подошел,—по здравить Рушевского, если б не боязнь обидеть стоявшую рядом жен щину и если б он не понял: разговор у них не только вокруг картины, а еще о чем-то, что занимало их перед приходом Андрея. — Верно как судьи набычились! —сказал Сарычев, пряча глаза за вислыми, раскосмаченными бровями. — Я и говорю,— подхватил железным, негнущимся голосом Фран- ковский.—Пора бы нам, не на картинке, а всурьез кой за кого взяться. — Не торопись, Эдуардыч,—сказал Рушевский, вглядываясь в ста риков на картине.—Осудить— мы завсегда успеем,— надо им, дуракам, в душу глянуть, растревожить их... Все ж один безродный, детдомовский, а у другого — батя наш, заводский... — Вы б им, паразитам, про моего Вову помянули,— сказала жен щина, чуть сдавив тонкими пальцами Андрейкино плечо,—как его ку лацкой пулей пробило... Франковский, словно подстегнутый этими словами, проговорил с мрачной злобой: — Мы будем думать, а они будут гадить. Мало того, что прогул, тот дылда Марусе Змейкиной жизнь чуть не попортил, теперь к моей Таньке подобрался. Что ж мне его, в одиночку давить! Таня Франковская. Маленькая, шустрая, свойская. И всегда опрятная, и всегда нарядная На станке у нее, как ни пройдешь мимо, пузырек с гвоздикой или подснежниками. Золотистые волосы убраны
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2