Сибирские огни № 02 - 1969
Голову, почти прижал подбородок к груди,— блокноты, портфель... В Костроме на заводе прекрасно знают, кто их директор! — Андрей! Ты куда фишкой? — узкий, твердый ноготок гвоздиком по Андрейкиному колену.— Тебе с горы, а ты куда скакнул. Так не честно! — Давайте еще по стакану!— Нина Ульяновна сняла с чайника желтый петушиный треух, чай разливает спокойно, плавно, лицо доброе, и глаза улыбаются. — Мы там, на периферии, не болтаем, дело делаем,—продолжал отец.—А тут, в столице, черт знает что — уклон на уклоне! Кстати, Пихтин-то где? На звонки не отвечает, на записку ни звука... Я думал хоть у тебя увидеть, да потрясти его — чего он-то в уклонисты подал ся! Да и защитников бы его тряхонуть заодно. Мать со стуком поставила стакан, переданный ею Ниной Ульянов- ной. Глаза у Людмилы потемнели. Пихтин был дорог Людмиле. Андрей это знал. Они поженились дав но, еще в Стокгольме. А после Вилюйской каторги у Пихтина появи лась новая семья, дочь. А Людмила так и осталась одна. И Пихтин про должал бывать в ее доме. И всегда Людмила была с ним добра и при ветлива... Отец-то знал это! И ему ли не знать Пихтина! Натка приблизила к Андрею свое вытянутое лицо с чуть выгорб- ленным носом: — Андрей, ты же взялся за мою фишку! Вон твоя, у колодца. И пробрось сначала кубик. Очень ты сегодня невнимательньш. — Стыдись, Аркадий! — сдержанно сказала Людмила.— Не гоже в этой партийной борьбе становиться обывателем. Негоже плевать в лицо старому товарищу. Отец посидел несколько минут неподвижно, рванул портфель (он забрякал, как колокол) и ни на кого не глядя выскочил из комнаты. 12 За окном черная осенняя ночь. За окном черный осенний ветер. За окном черная липа, бьющая голыми застуженными сучьями о стены дома. Почему свет в комнате? Юл —спиной к перегородке — со скрещенными руками, в пиджаке внакидку, с каменным лицом. Мама — покрасневшие глаза, в застывших руках пенсне,— на сту ле у письменного стола. Молчит Юл. Молчит мама. Молчит отец. Он возле кровати, низко склонившись, сует в желтый чемодан ру башки, носки, папки, галстуки, щетки — сует беспорядочно, как попа ло,— мнет, комкает, швыряет. Сапоги скрип-скрип-скрип. Мелькает небольшая лысеющая голова, маленькие твердые уши, упрямые дрожащие руки. Испуганно замерли пастух с пастушкой. Настороженно глядит со стены старая черепаха. Все молчат. Значит, не пойдут они с отцом на Петровку к Мюр-Мерилизу, и не видать им с Юлом клетчатые ковбойки, такие, как у их любимого
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2