Сибирские огни № 02 - 1969
с безошибочной внутренней зоркостью и с обманчивой для себя и для других бездумностью... Но надо же сделать усилие — о чем у них спор? — Нет, вы только послушайте этого человека! — громко, взахлеб, говорил Варфоломеев.—Да чтобы я, когда кончу школу!.. Да я на Па мир сражаться с басмачами. Или — по следам Котовского! И какие стихи напишу: Опанасе, Опанасе!.. Эти стихи я знаю. Хорошие стихи,— слабым голосом сказал Кроль. Неужели вы могли написать такое? Дрозд, это стихи вашего приятеля? — Я, черт побери, не сказал: мои. Багрицкого! Я к примеру. Но вы- то, вы-то чем занимаетесь! Послушайте, он говорит, будто работает у нэпмана! Дрозд, что вы улыбаетесь,— он меня разыгрывает? ц— Нисколько,— Кроль шевельнулся в кресле.—Я — эксплуатируе мый буржуазией рабочий класс, моя специальность — вакса для боти нок. Ваксу разложить по банкам, на банку —этикетку. Я слышу ее за пах — вы чистили ботинки моим гуталином... Моя пища, мой сон, мое время, мои руки, мои книги, моя жизнь — все пропахло гуталином... — Глупые шутки! — вскричал Варфоломеев. — Нисколько,— повторил Кроль.—Мой нэпман платит десять ко пеек за сотню этикеток. Пятьдесят копеек в день. А то и семьдесят. Не так уж плохо. У меня знакомый профессор истопником в котельной. Моя работа чуть почище! И он вяло рассмеялся. — Простите, вы кто? — резко спросил Варфоломеев.— По профес сии? По образованию? Кроль молчал. — Петр Гордеевич —филолог,—Дрозд уже не улыбался.— И на бирже на учете. Предлагали в школу — не идет. Леня, не трогайте вазу, она на самом краю! — Я лучший знаток Овидия и Горация,— высокомерно сказал ма ленький человек,—Мне нечего делать в школе. После того как я сдаю свои банки гражданину Мещерину — я спокойно залезаю в свой курят ник и занимаюсь латынью! «Мещерин? — подумал Андрей.—Почему Мещерин? Какому Ме щерину?» Он вдруг увидел смуглое живое лицо на листах Фредкиного альбо ма... Варя Мещерина... Надо же —такое совпадение! Варфоломеев бил ладонями по ручкам кресла: все это ерунда, ла тынь можно преподавать фармацевтам, а- Кроль и его профессор из ко тельной — просто отсиживаются и не хотят... Он чуть не задел Ореханова —тот вышел из-за портьеры с двумя графинами на подносе. — Эх, юноша, юноша! — он осторожно поставил поднос на оваль ный стол под многоцветной люстрой.—И меня ругнете-лягнете — инже- нера-литейщика. А кем только мне не пришлось д наши смутные годы. Колесил по Украине с цирком, в Потийском порту грузчиком, даже ку лачным бойцом перед публикой, помнишь, Оля?... В прошлое воскре сенье я одолжил у дворника его рванину и выгружал уголь на Сорти ровочной. Веселое занятие! Он не жаловался, он даже лихо повел плечом. И его свежее здоро вое. лицо не выражало уныния. Он полюбовался бордовыми и вишневыми огоньками, словно осве тившими круглое стекло графина, застучал башмачищами и снова исчез за портьерой.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2