Сибирские огни № 02 - 1969

Такие строчки мог написать заурядный поэт. Даже учитывая их высокое музыкаль­ ное изящество (сравните расположение уда­ рений в паре однородных стихов: «горные вершины» — «тихие долины», и в другой па­ ре тоже однородных стихов: «не пылит до­ рога — не дрожат листы». Последующие же (и заключительные) строки: Подожди немного: Отдохнешь и ты — мог написать только великий поэт. Слово «ты» здесь не является обраще­ нием к конкретному собеседнику, «ты» здесь неопределенно-личное, обращенное к любо­ му, всякому, а больше всего — к самому себе. Лирическое «я» выступает под видом «ты». Почему? «Отдохнешь и ты». Почему «и ты»? За­ чем этот усилительный союз «и»? Ответ на эти вопросы — в интонации строк. А интонация их очень непроста. В ней грусть, и надежда, и тихое отчаяние, и — верх мужества! — горькая самоирония. И все эти чувства живут вместе, одновре­ менно. Позиция наблюдателя по отношению к самому себе («ты») как нельзя более здесь подходяща. Уместно и усилительное «и». «И ты» — значит даже ты, считающий, что на твою долю выпали исключительные страданья. А исключительные ли? Слово «отдохнешь», разумеется, употреб­ лено не в буквальном значении. (Впрочем, и при буквальном его значении стихотво­ рение имеет свое содержание. Но в том-то и величие этих строк, что, чем глубже в них смотришь, тем больше видишь). На фоне надмнрного сна горных вершин ясно, о ка­ ком отдыхе идет речь. Этот отдых вечен и невозмутим. Но как призрачен, как условен этот вечный отдых! Печаль-"-и надежда. И снова: печаль — и надежда. А за этой мгновенной сменой борющихся чувств, за пронизывающей все гордой иронией — разве не слышится почти беззащитный голос измученного, исстрадав­ шегося, усталого человека? И разве не при­ обретает (снова!) своего обыкновенного, че­ ловечного, буквального значения слово «отдохнешь»? „ Д Р “ Не тебя я люблю, дорогая, Ты лишь отзвук, лишь только тень. * Мне в лице твоем снится другая. У которой глаза —голубень. Маяковский когда-то сказал: «Это самое «др» — «другая — дорогая,— вот что делает поэзию поэзией». Что это? Еще один «ма­ лый» секрет поэзии или — язвительный уп­ рек поэту? Листаем томик Сергея Есенина: Пусть твои полузакрыты очи И ты думаешь о ком-нибудь другом. Я ведь сам люблю тебя не очень. Утопая в дальнем дорогом. «Другом —1дорогом». Опять это «др». Листаем дальше: Что отлюбили мы давно, Ты не меня, а я —другую, И нам обоим все равно Играть в любовь недорогую. «Другую — недорогую». Дальше: Не все ль равно — придет другой Печаль ушедшего не сгложет. Оставленной и дорогой Пришедший лучше песню сложит, «Другой — дорогой». Поэзия — всегда загадка. Кому не ясно, что рифмовать одни и те же слова — значит обнаруживать языковую бедность. А Есенин рифмует. И получается, в общем, неплохо. С середины строки... Своего «Евгения Онегина» Пушкин раз­ делил не только на главы, которые вполне могут быть самостоятельными фоизведе- ниями и которые, кстати, печатались от­ дельно друг от друга, но и главы разделил на строфы, каждая из которых — закончен­ ное лирическое стихотворение. «Евгения Онегина» называют энциклопедией, имея в виду широту охвата жизни. Энциклопедия он и в том смысле, что его можно раскрыть на любой строфе и начать читать. Онегинская строфа монолитна. Казалось бы, это тот элемент, который уже не под­ лежит дальнейшему разъединению. Но ни­ чего подобного. Каждая строка, каждая законченная мысль строфы прекрасно живет сама по себе. Можно брать из строфы не­ сколько строк, не заботясь даже о том, скреплены ли они рифмой. Больше того, можно цитировать прямо с середины строч­ ки, и все равно это будет звучать как стихи. Белинский замечал, что пушкинские сти­ хи нисколько не страдают от того, как мы их цитируем, что они не боятся никаких усе­ чений. Он даже силу других поэюв прове­ рял по тому, насколько болезненны для их стихов различные усечения. Это очень инте­ ресная характеристика, о которой как-то за­ были современные критики и которая, воз­ можно, является высшим критерием безыс­ кусственности стихотворной речи.