Сибирские огни № 02 - 1969

тавший с мамой в архиве,— крупный, тяжеловатый, с жилистыми рука­ ми, с цепким взглядом поверх очков в металлической оправе— Пихтин нравился и ему и Юлу. Пихтин с Юлом любил в шахматы, и когда про­ игрывал, то не хмурился, как отец, а неуклюже разводил руками и вы- « страивал фигуры для новой партии. Сегодня мама пришла домой, молча положила газету на стол, за обедом ничего почти не ела. Юл скользнул взглядом по странице, потер шею, быстро собрался и ушел, мама легла, но не заснула, глаза откры­ тые, и встала, чтобы пойти за ворота. Плохо, что отца нет с ними. Может, написать ему — насчет мамы, насчет Пихтина, насчет Юла? Или подождать Октябрьских дней — ведь приедет' отец, непременно приедет. Андрей повернулся на бок, лег лицом к спинке дивана и снова прислушался к уличным шумам — а уж стебельки и цветочки привычно зашевелились, стали перекручиваться, расти, надвигаться... Плохо то, что завтра контрольная по алгебре, а он весь вечер — ну, чем он занимался? Полвечера — стихи, полвечера — за воротами! А у низенькой, прямой, твердолицей Таисии Вавиловны такие холодные гла­ за и такой холодный голос! Андрей сунул руку под уголок подушки, нащупал тонкую книжицу. Вот оно — теплое, живое, дышащее — его это и всегда рядом... И тут самое время Андрею пришло — уснуть. Солнечный зайчик скользнул по светло-желтым обоям к черно-ко­ ричневому панцирю черепахи над письменным столом, спустился к брон­ зовому пастушку и пастушке слева от чернильного прибора и, добрав­ шись до дивана, припек Андрею волосы. Это значит — семь утра. И это значит, что день солнечный и под­ сохли крыши и мостовые. И надо неслышно встать, проскользнуть на кухню, разжечь примус, поставить чайник, побыстрей напиться чаю и выйти без четверти восемь. Если, конечно, хочешь пешочком от Басман­ ной до Пречистенки, чтобы сберечь восемь копеек и в воскресенье по­ толочься у букинистов! А вот что там за ширмой? Мать так и лежала не раздевшись, лишь укрыв краем одеяла ноги. Но лицо у нее было спокойное, дышала она ровно, и только глаза чуть припухли и покраснели в уголках у носа. От пружинки пенсне, что ли, от седелки,— давно мама жалуется, что тугая. Брат за перегородкой спал глубоко и безмятежно. Умел он спать, умел наслаждаться сном. Закутал себя туго —чтоб ни щелочки! — красным ватным одеялом, голова на подушке поменьше, а большая сползла и наполовину прикрывает лицо —только баки видны, и ма­ ленький рот, и сильная мускулистая шея —счастливый, загадочный Юл! Кровать в узкой, тесной комнате чуть не впритык к самодельной фанерной перегородке —Юл, едва раскрыв глаза, мог любоваться красными линиями, лиловыми квадратами, оранжевыми кругами, кото­ рыми он со скуки расписал шероховатые фанерные листы. Кнопкой на синем треугольнике, против торчащей острием подуш­ ки, Андрей пришпилил белый листок: «Обормот, не опоздай на биржу!» Он выпил стакан чаю, крупно и торопливо откусывая от француз­ ской булки, впихнул учебники в старый отцовский портфель,— крепкие толстые ремни к два десятка отделений! — приподнял ребристую ножку настольной маминой лампы и в куче лежавшей там мелочи выбрал гри­ венник и два пятака — свои законные трамвайные деньги.