Сибирские огни № 01 - 1969
— Много зим прошло с той поры, как выменяли на кобеля сына. Мальчишка рос не так, как все, трудно. Жена шибко много терпела, мучилась с ним. Он даже из чума не мог сам выходить, ноги не держа ли, кривые, они не знали лыж. Руки не приучились держать ружье, ставить капканы, петли. Он совсем не разбирался в следах зверей. По стоянно был возле матери, старался делать то же, что делала она. Научился шить рукавицы, унты, лучше матери расшивал бисером узо ры на олочах. За них купцы давали на ярмарках две-три цены, нам от этого жить становилось легче. И мы не жалели, что оставили его у се бя. Но сын нам часто так говорил: вырасту, пойду искать свою родную семью, буду помогать родному отцу. А ему на костылях никуда и от чума не уйти. Он попросил Ильдяну выделать для него большую соха- тиную шкуру. И больше года не отрывался от нее, шил, много шил, всю лосину покрыл разноцветным бисерным узором, видны на нем так же и упавшая хвоя, и мелкий сушняк, и следы зверей и птиц. А спелая ягода брусника точь-в-точь, как бывает в тайге. Брось эту расшитую сохатину в лесу на землю и не сразу догадаешься, что это человек сде лал. Шибко хороший был мастер. Старик снова надолго умолк, освещенное пламенем костра лицо «го было задумчиво. Василий Николаевич подбросил в огонь дров. Луна спряталась в тучах, стало еще темнее вокруг. — Как-то осенью мы с Ильдяной весь день собирали оленей,— продолжал Улукиткан, зябко подрагивая плеча-ми и все ближе подо двигаясь к костру.—В тот год грибов в тайге было шибко много, мы распутали оленей, чтоб они досыта наелись грибов. А непутевые дале ко уходили, не так скоро, просто было найти их в тайге. Вечером верну лись мы на, табор — огнище холодное. Заглянули в чум — никого. Крикнул — никто не отозвался. Понял, что сын ушел... Совсем ушел... Слова не сказал. Долго и напрасно мы его искали. На пути травы не примял, ни одного камня с места не стронул,— без следа про пал. Оставил нам только расшитую брусничником лосину да полный чум горя. Старик помолчал. Передохнул. С его лица не сходила печаль вос поминаний. — Никто нигде не видел парнишку на костылях. Много лет и зим Улукиткан и Ильдяна не могли забыть приемного сына. Далеко кочева ли по тайге, напрасно искали его след. Наступил один год, на редкость удачливый, все эвенки его помнят. Хорошо добыли пушнины и потяну лись к Учурской часовне, покрутиться, с купцами. Поставили чумы на берегу реки. Много было на ярмарке всякого народу: лючи, якуты, эвенки, разные начальники, попы —у каждого до охотников дело. Все добрые, угощенье дают, спиртом задарма поят, того и гляди так окру тят, что уедешь с ярмарки с пустыми потками, да еще расписку оста вишь купцу, что должен ему триста, а то и больше белок. На ярмарке Улукиткан увидел вроде знакомого мужика, подошел, присмотрелся — Нокуландя! Унты продает. Шибко красивые унты! И Нокуландя узнал его, обрадованно оглядел своим единственным глазом, руку протянул. «Здорово, паря, здорово! Вот как встретились. Давно ли из тайги?» А Улукиткан сразу повинился перед ним, что потерял его сына. На Но-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2