Сибирские огни № 01 - 1969
донью черные капли крови с лица. Взяла из рук мужа уже холодное тельце сына, бережно завернула его в сухую шкуру, взятую с уцелев шей нарты. Дальше Ильдяна не знала, что делать, куда девать глаза, чтобы они ничего больше не видели, куда девать руки, уже привыкшие, все время ощущать сына. Болела грудь, набухшая молоком, которое теперь некому отдать... Улукиткан сам разжег костер. Вспыхнула береста, затрещал суш няк, и пламя закачалось в холодном воздухе. Они оба склонились возле огня, молча глядя на жаркое и веселое пламя. И только тут до слуха Улукиткана долетел лай собаки. Он повернулся на звук. Глянул на солнце. — Надо ехать. Ночь здесь застанет — потемну куда стрелять бу дешь, опять отпустим зверя,— сказал он, не глядя на жену. Улукиткан решил сходить за выдрой, потом переправиться на дру гой берег, где находились остальные нарты и олени. И попытаться еще сегодня взять сохатого. Но тут совсем неожиданно вечернюю тишину потряс недалекий вы стрел. Взвыли собаки. Лай откачнулся к отрогу и там оборвался, затих. Эвенк продолжал стоять, будто оглушенный раскатом. Кому бы тут быть? Нигде не было видно ни следов нарт, ни копанины оленей, ни остатков костра. Откуда пришел этот охотник, присваивающий чужую, добычу? — Ильдяна, ты слышала? — наконец тихо обратился он к жене. — Может, это не выстрел... Может, старая лиственница трес нула... Улукиткан отправился к полынье за выдрой и ружьем. Ильдяна медленно опустилась на колени возле нарты, на которую муж положил завернутого ребенка. Она распахнула дошку, под кото рой лежал посиневший, голенький сын. В окаменевшем ее лице, в мел ких морщинках, обозначившихся в уголках ее губ и узких глаз, в каж дом ее движении — молчаливое материнское горе, боль, разрывающая сердце. Улукиткан почти бегом добежал до того места, где бросил добычу* чуть не закричал от обиды. Пуля, вероятно, не на смерть поразила вы дру, она отлежалась и уползла в полынью, оставив охотнику лишь окро вавленные пятачки своих следов. «Горе не приходит одно»,—со щемя щей болью подумал Улукиткан. Он глянул в темную воду, пытаясь увидеть на каменистом дне завернутое в серебристую шкуру, на миг обрадовавшее его, охотничье счастье, да, может, и утопленную нарту, захлебнувшихся оленей. Да где там! И тут ему припомнился страшный сон. Вспомнил пролетевшего над караваном с криком старого воро н а— худую птицу. Дурные приметы, выходит, сбылись, дух убитого, шатуна преследует аргиш, разгоняет добычу, строит козни. И эвенк по чувствовал себя совсем бессильным, беспомощным перед этими таинст венными и могучими силами. Все вокруг показалось ему пустынным, чужим и ненужным. Вер нулся к нартам, с трудом переставляя отяжелевшие ноги. Тяжелые* беспросветные думы тупо ворочались в голове. Ильдяна не помнила, как руки сами завернули трупик сына в шку ру и уложили его в зыбку. Теперь ему не требовались ни труха для присыпки, ни ласковые слова утешения. Не помнила, как сложила на нарту пожитки. Бык, с которым Улукиткан вытащил нарту, уже пере брался на другой берег, к остальным оленям. Поэтому Улукиткан и. Ильдяна сами впряглись в нарту и перетащились по льду на другой берег к оленям и нартам.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2