Сибирские огни № 01 - 1969

был бы исполнить обычай предков, но как было это сделать в такую стужу? В голову суеверного эвенка лезли страшные мысли. Вспомни­ лись рассказы, как жестоко мстит этот зверь людям за свою смерть. И он решил отказаться от медведя, от шкуры и мяса, дескать, не видел, не убивал его, и даже жене решил ничего об этом не говорить. Но на всякий случай надо замести следы. Он повернул тушу спиной кверху, с трудом вытянул вперед его непослушные передние лапы, по­ ложил на них рассеченную голову зверя —точь-в-точь, так спят в теплые дни медведи. И ушел, пятясь задом, чтобы след его на снегу шел в об­ ратном направлении. Дошел до края ельника, там несколько раз повер­ нулся вокруг себя и лишь после этого перебежал поляну. Остановился и огляделся. В лесу было тихо. В небе дрожали промерзшие звезды, с реки слышался зловещий шорох наледи, сползающей по Джегорме. И вдруг раздался душераздирающий человеческий крик из чума—у Ильдяны, видать, начались схватки. Еще и еще. Голос роженицы то как бы повисал над безмолвным лесом, то взлетал к самым звездам, то па­ дал тихим стоном на землю. Улукиткан натянул до отказа капюшон малицы на уши, мужчине не положено слышать этот крик, иначе родится урод. Долго стоял, раз­ думывая над всем, что случилось в ельнике, пытаясь как-то отгородить эти события от того, что совершалось сейчас в чуме. Только бы все обошлось благополучно, только бы злой медвежий дух не вздумал вме­ шаться... Крик Ильдяны смолк. Опять тихо-тихо стало в еловом лесу. На краю поляны, впаянной в темноту, чернел молчаливый чум. Улукит­ кан встряхнулся, заторопился... В чуме темно. На ощупь отыскал очаг, разворошил рукою огнище, подул на тлеющие угольки. Прислушался —ни плача, ни стона. Испу­ гался. Подвалил к очагу смолевый сушняк. Раздул пламя. Ильдяна, бледная, потная, молча улыбнулась ему. Она откинула оленье одеяло, и обрадованный Улукиткан увидел у ее груди красный и мокрый живой комочек — Сын,—еле слышно прошептала Ильдяна и еще раз улыбнулась. Слетела тяжесть с души Улукиткана. Окружающий мир, первобыт­ ный, неласковый, вдруг посветлел, смягчился. Растроганный эвенк не знал, как выразить жене свою благодарность, что родила именно сына. В нем он уже видел будущего помощника и наследника. Давно в своих мечтах видел он его рядом с собой у медвежьей берлоги, на соболином следу, в схватке с пургсй. Улукиткан сбросил малицу, вышел из чума, радостно, как никогда в жизни, рубил, колол дрова, летела в темень щепа из-под топора. Он чувствовал в себе небывалую силу. И скоро в худом, дырявом чуме эвенка заплясало празднично пламя большого костра. Он повесил на огонь медный котел со снегом, развязал большой меховой сверток, в нем хранились для новорожденного кабарожьи'шкуры, мягко выделан­ ные,— пеленки,— и развернул темную шкуру двухлетнего сокжоя, спе­ циально отстрелянного осенью, когда шерсть на нем неломкая, мягкая и плотная. Она заменит одеяло. В свертке были крохотные чулки, на­ грудники из мягкой замши и разная мелочь. Все это он разложил возле постеди жены. Ильдяна сказала, что ей надо встать. Улукиткан подбросил в кот стер дров, добавил в котел снега и одевшись вышел из чума, чтобы не касаться дел роженицы, она сама управится с собою и новорожден­ ным... Рожай она в маленьком чуме, в стороне от стоянки —тогда сама должна была принести ребенка в общий чум, уже спеленутого, будто случайно найденного в лесу...