Сибирские огни № 01 - 1969

розе, без костра, с кресалом и трутом, и он должен был сам развести огонь, устроить ночлег, не имея с собой ни топора, ни шкуры, чтобы укрыться. Не раз отправляли его голодным по следу подраненного зве­ ря... Эта жестокая, но верная школа стоила юному эвенку многих стра­ даний, но благодаря ей он стал Улукитканом. В неудачах ему никто не сочувствовал, ни отец, ни сестры, ни старейшие в роду —никто не смел! Разве только мать, поднявшись ночью подживить в чуме огонь, украд­ кой роняла на его щеку горячую слезу... Стащив с головы ушанку, утерев ею глаза, Улукиткан надолго за­ мер на самом краю обрыва, где кончался снежный надув, в молитвен­ ном поклоне, то ли прощаясь, то ли прося прощения у родного стойби­ ща, у тайги, у живущих в ней зверей и птиц, у своих предков за долгую отлучку. Видимо, почувствовав усталость, да и ослабев от волнения, он присел на камень. И, пожалуй, я никогда не видел его лица таким про­ светленным и ■умиротворенным, лица по-настоящему счастливого человека. Подсаживаюсь к Улукиткану. И по какой-то внутренней связи, с удивительной живостью и отчетливостью возникают перед глазами мой родной Кардоник — горная станица, темные заросли чинар по от­ рогам Кавказа и белопенный в вечном гневе, быстротечный Аксаут... Да, приходит пора и мне, как Улукиткану, на склоне жизни, обяза­ тельно побывать на своей родине, в краю своего детства. И надо поторапливаться... ...Старик поднялся, неторопливо накинул на плечи котомку, берда- ну, взял в руки посох. — Прощай, Альгома, однако, больше я не приду к тебе. К старости все тропы становятся во много раз длиннее,— тихо проговорил он, не сводя с нагорья затуманенных, чуть влажных глаз. Спокойно и мудро старческое лицо, освещенное закатом. Наконец он повернулся на юг и пошел неторопливыми шагами по гребню. Я двинулся за ним. На со­ седней вершине мы остановились и еще раз огляделись. Справа шел спуск в цирк, а слева крутые склоны гор падали в Зейскую низину. Хо­ рошо видны Окононские гряды, а левее и дальше пологий, синеющий в холодном воздухе, Джугдыр. — Сходить надо бы в те горы,’—сказал старик, показав рукой на восток, на истоки Зеи.—Когда мои глаза смотрят туда —я думаю о лю- чи каторжном. Он там жил на левом притоке Зеи. — Откуда русский взялся? — Из Якутска бежал, так он говорил, пристал к роду Эдяму и ко­ чевал с эвенками, учил вырезать из дерева буквы и складывать из них слова, ковал ножи, женщинам делал рисунки, по которым они расши­ вали одежду. Много рассказывал сказок,—какие люди есть на земле, звери, какая тайга. Царя шибко ругал... Когда революция пришла, он был уже старик. Ему все эвенки говорили: езжай домой, где родился. Давай оленей, шкуры, камаланы. Не поехал. Сказал: уже поздно. По­ чему поздно — мы не знали. И скоро умер. Я сам хоронил его на той речке, ее люди назвали Лючи. — Ты не помнишь его фамилию? — Как же, Демидка, Большой Демидка его звали. — Это имя, а как фамилия? — Говорю, Большой Демидка, другой фамилии не было. Мы постояли, склонив головы, как бы отдавая должное памяти са­ моотверженного борца за людское счастье, одного из безвестных геро­ ев революции —Большого Демида. — А когда ты, Улукиткан, смотришь туда,—я показал тоже на во