Сибирские огни № 01 - 1969

ровье! —присоединяется и Василий Николаевич, выпивает спирт, машет головой, кряхтит, Старик молчит, чуть прикрыв тяжелые веки. Я смотрю на его мор­ щинистое лицо, освещенное дрожащим светом костра, на шишковатые кисти рук, на истрепанную донельзя одежонку. Ведь Улукиткан едва ли не последний из эвенков, досель не рас­ ставшийся с жизнью кочевника. Умрет он, и с ним бесследно исчезнет многое, что хранит его память из жизни этого самого древнего народа Сибири, никогда не имевшего своей письменности, запечатлевшего свою историю и самобытность лишь в сказках да легендах. Поэтому мало мы знаем о своеобразной, многовековой культуре эвенков, об их неприми­ римости к рабству, о традициях и обычаях. Хмурые, еле различимые в темноте тучи низко ползут над седло­ виной. Появляются в воздухе одинокие снежинки. Улукиткан допил чай, убрал посуду, встал и долго растирал свои худые, усталые ноги. Где-то слева на мысу загремела россыпь, растре­ вожив тишину ночи. Старик отошел от костра, стащил с головы шапку, прислушался. Гул скатывающихся камней стих в глубине провала. — Однако, снег скоро перестанет, спать будем у костра,—сказал он и стал доставать из вьюка свою постель. — Ты уверен? Он бросил постель на землю, взял меня за руку, повел к тому ме­ сту, где стоял. — Слушай, хорошо слушай, сам, без меня догадаешься. Я напрягаю слух. Над седловиной чуть слышный, сонный лепет ру­ чейка, еле уловимый шелест зеленых стлаников. Да еще слышится, как, срывая нежные ростки ягеля, олени почмокивают губами: по-по-по... Нет, не нахожу я в ночных звуках объяснения прогноза старого эвенка. Смотрю на небо —беспросветная, ничего не говорящая сплошная те­ мень. Старик шутливо толкает меня в бок рукой. — Я же тебе сколько раз говорил, да ты забыл: когда ночью ключ шумит вверху —значит дождя или снега не жди. Эта худая туча скоро уйдет и снег перестанет. Мне грустно. В последний раз ночую я у костра, с этим мудрым старцем. Видимо, это понимает и он. Мы так сроднились за эти годы, стали настолько близкими, необходимыми друг другу, что просто еще не можем представить, как разойдемся навсегда. Расстилаю спальный мешок рядом с ним — голова к голове. Улукит­ кан набивает олочи сухой мягкой болотной травой, чтобы утром, не меш­ кая, обуться. Потом пододвигается к огню и сушит портянки. Вот си­ дит рядом со мной, на оленьей шкуре с поджатыми под себя ногами, маленький, сухонький, почти прозрачный, в изношенной. одежде, с ис­ сеченными морщинами лицом. Вдруг ветер со всего размаха ударил по костру и осыпал нас искри­ стым жаром, огненный вихрь взвился к небу. Улукиткан оторвался от дум, стряхнул с полы горящие угольки, свернул портянки, засунул их в олочи. — Альгому вспомнил,—вздохнул он.—Там осталось детство и мо­ гилы предков, их следы на тропах. А тут,—он кладет ладонь на серд­ це,—тут боль, что никогда не вернулся к этим родным местам. Птица вон как далеко улетает, но гнезда своего не забывает. — У тебя еще есть время, побывай на своей родине. — Никто не знает, что будет завтра. Буду жив, утром обязательно пойду на самый верх перевала, может, с горы увижу Альгому. — Меня возьмешь с собой? —обрадовался я.