Сибирские огни № 01 - 1969
— Аля, айда сюда, смотри, какая красота! Весь мир в огне —небо, снега, пропасти! — кричит восторженно Тишкин. Он стоит на краю пропасти, рослый, крепкий, опираясь широко рас ставленными ногами в землю. Весь облит багрянцем. Нагибаясь, чер пает с надува пригоршнями снег и растирает им загорелую грудь. Из палатки, прихрамывая, выбирается Аля. Зябко кутается в теп лую пуховую шаль. Но оглядывает сощуренными от солнца глазами го ры, и ее лицо, облитое восходом, озаряется радостью, долгожданной, которая приходит к человеку в награду после тяжелых испытаний. Ночь унесла с собой зло. Мир, как в сказке, был перед нею весь —добрый и ласковый. — Ух, как здорово! —кричит Аля и бежит навстречу уже возвра щающемуся со снегом Улукиткану. Обнимает его, что-то говорит. Он растроган, улыбается, хочет что-то ответить, но Аля не дает ему ска зать слова. Вдруг она бросается к краю террасы. На бегу оборачивает ся, зовет меня. Мы останавливаемся у огромной каменной глыбы. Она опускается на колени. — Посмотрите, что с ними сталось... А ведь я их собирала сюда со всего гольца,—ее голос обиженно дрожит. Площадка усеяна фиалками. Они росли на ней густыми пучками, покрывая скудную гольцовую почву разноцветным ковром. Но цветы не пережили ночь, погибли. Умирая, они как-то странно переплелись, нож ками, скучились, будто пытались одним общим усилием противостоять смертоносной стуже. Аля осторожно берет их тонкими пальцами, укладывает на мясис тые листья, поблекшими лепестками к солнцу. Усердно дует на них — пытается оживить. А сама вот-вот заплачет. Здесь в поднебесье, на каменных вершинах, ничто не растет. Куда бы ни 'глянул —камень и только камень, серый, навалом, в виде круп ных обломков или россыпей. И ты безмерно радуешься, увидев пучок зелени, растущей под защитою глыб. А цветок, пусть он будет самый невзрачный и совсем неприметный,, здесь восхищает тебя, пожалуй, больше, чем в иных местах эдельвейс. Аля остается с Улукитканом готовить завтрак. Хозяйка полна за бот, не знает, чем накормить такую ораву. К тому же утром должны прийти их каюр и рабочий из лагеря, расположенного у подножья голь ца. И хотя полевики не очень-то требовательны и разборчивы в пище, все же Але хотелось соблюсти давнишнюю походную традицию —для гостя, лица священного, выставлять все лучшее на стол. Мы с Тишкиным отправились вниз к скалам, опоясывающим го лец, за дровами, доставленными туда на оленях Улукитканом. Под скалой, куда мы спустились, стояли четыре оленя и лежал во рох стланиковых дров. Только Улукиткан мог сделать такое. Иван Иванович помогает мне взваливать на спину сучковатую вя занку дров. Я перехватываю ремешком лямки на груди, пробую, удобно ли лежит груз,—путь нелегкий до вершины. Потом помогаю навьючить ся астроному. На подъеме будет жарко. Снимаю шапку, засовываю за пояс. Расстегиваю ворот телогрейки и, опершись на посох обеими рука ми, оглядываю наш обратный путь —каменистые склоны, барьеры из разрушенных скал, за которыми синеет высокое небо. — Пошли,—говорит Тишкин и трогается первым. На плечах килограммов по тридцать неудобного груза. Он торчит копной из-за спины, качается, никак не подладишь к нему шаг, и от это го он кажется во много раз тяжелее. Но что поделаешь. К этому мы все привыкли. Твердо храним одну из заповедей полевика: умей обеспечить
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2