Сибирские огни № 01 - 1969

фикационные возможности длинной строки просто неисчерпаемы. Ведь при увеличении слогов в стихе количество возможных рит­ мических вариантов возрастает в геометри­ ческой прогрессии! И все-таки длинная строка в .тысячу раз труднее короткой. Поэты инстинктивно сто­ ронятся ее. Богатые, но неиспользованные возможности оборачиваются ловушкой — стих получается вялый, монотонный, рассы­ пающийся. Это все равно, что прогулка по дикой тайге. Конечно, приятно насладиться ее нехожеными просторами, но эти просто­ ры так велики, что в них легко заблудиться. Но есть в русской поэзии длинные стро­ ки, которые по своей спаянности и недели­ мости не уступят даже народным частуш­ кам. Содрогаясь от мук, пробежала над миром зарница, Тень от тучи легла, и слилась, и смешалась с травой. Все труднее дышать, в небе облачный вал шевелится, Низко стелется птица, пролетев над моей головой. Какая тут странная интонация. Замед­ ленная и в то же время напряженная. Стремительная и в то же время сдерживаю­ щая сама себя. Я люблю этот сумрак восторга, эту краткую ночь вдохновенья. Человеческий шорох травы, вещий холод на темной руке, Эту молнию мысли и медлительное появленье Первых дальних громов —первых слов на родном языке. Эти строки настолько просторны, что в их недрах свободно перекатывается много­ кратное эхо. Друг другу вторят слоги, от­ дельные слова и даже целые синтаксиче­ ские обороты. Человеческий шорох — вещий холод. И это не в конце строки, не на риф­ ме, а где-то в середине, именно в недрах. После томительно-прекрасных слов «и мед­ лительное появленье» — строка: Первых дальних громов —первых слов на родном языке. Эхо в лесу повторяет не всю фразу це­ ликом, а как бы сдвигает ее к концу, сгу­ щает ее на последних слогах. Так и здесь. «Первых дальних громов»,— начинается строка, и — как укороченный отзвук этого начала — продолжение: «первых слов»... Вся строфа стянута перекрывающими одна другую звуковыми, интонационными, ассоциативными связями, не говоря уже о смысловых. Это Николай Заболоцкий. «Гроза». Ассоциации Слово в стихотворной строке живет по особым законам. Оно может иногда полу­ чить совершенно неожиданный смысл. Вер­ нее, обнаружить в себе невероятное множе­ ство оттенков. У Виктора Бокова есть стихотворение «Зной»: Изнывал железный мост от зноя. Раскаленной клепкою сквозя. Ферм железных кружево резное Кинулось бы в воду, да нельзя... Жарила жара в жаровнях лета Яблок однощекую красу. Поэт не поскупился на краски. От этих красок так и веет жаром, будто от раска­ ленного металла (слова-то какие: жарила, жара, в жаровнях). И вот после этих строк идут две заключительные, главные — «изю­ минка» всего стихотворения. После густых мазков — тончайшие линии: И о том, что есть прохлада где-то. Говорила иволга в лесу. Не будем останавливаться на зву­ кописи (а она очень богата — прохлада, го­ ворила иволга в лесу; слова «иволга» л «говорила» состоят почти из одних и тех же звуков, только в разном порядке постав­ ленных). Обратим внимание на другое. Тем­ пературные ¡ощущения здесь (прохлада) передаются через... звуковые (говорила иволга). Голос иволги ассоциируется с про­ хладой. Слово «прохлада», в свою очередь, ассоциируется с образом лесного родника, прохладного и чистого. Чистого, как голос иволги. Круг образов замыкается. Он как бы свивает кокон ассоциаций, внутри ко­ торого покоится поэтическая мысль. Содержание Содержание, содержание и еще раз со­ держание! Вот клич искусства нашего вре­ мени. Но если бы все поборники глубокого содержания понимали, что содержание жиз­ ни и содержание художественного произве­ дения — не одно и то же! Многим кажется, что достаточно доброй воли автора, чтобы содержание какого-то жизненного факта сделать содержанием стихотворения. Им и невдомек, что содержание не существует само по себе. Содержание искусства — это содержание жизни, но переработанное, приведенное в стройную поэтическую систему и вообще освещенное присутствием творческой мысли. Нет плохих и хороших тем. Есть плохое и хорошее их исполнение. Уборщица покупает виноград. Поэт пи­ шет об этом стихотворение. Но весь вопрос в том, как он его пишет. И под словом «как» разумеется не форма, а именно со­ держание. Ведь сам факт — это еще не со­ держание. А содержанием-то является уми­ ление: Подавальщица, Поломойщица, Для нее подросли сады. Виноград покупает уборщица. Кисть божественной красоты. Вот, оказывается, до чего дошли! Ста­ новится как-то неловко за поэта, который именно так прореагировал на жизненный