Сибирские огни № 01 - 1969
Он шел в сиреневые дали. С легендами сплетая быль. Его Челкаш и Мальва ждали. Ждала старуха Изергиль. И ждали встречи, разговоры Со всеми — с мужиком простым, С бродягой, убежденным вором, С Ромен Ролланом и Толстым. Вряд ли эти-строки сообщают о чем-ли бо, кроме знакомства автора с произведе ниями и биографией Горького в пределах школьной программы. Конечно, не эти стихи определяют тра диционную ораторско-гражданственную струю в сборнике; стих «лобовой», стих по литически наступательный жив и будет жить в современной советской поэзии. И все-таки в книге спокойное раздумье явно преобладает над призывным возгласом, а стремление к точной детали, полновесно му и емкому образу заметно шире и про дуктивней, чем риторическая декларация... Что ж, может быть, в этом тоже проявление чувства времени? Ведь не в имитации же чувств и интонаций прошлых десятилетий состоит верность традициям советской поэ зии! Такая имитация бесплодна, да и невоз можна. Чувства советского человека конца 60-х годов не могут в точности совпадать с мироощущением, окажем, молодежи 30-х годов, хотя это мироощущение для нас па мятно, дорого, понятно и очень значи тельно. Да, в новом «Дне поэзии», как и в боль шинстве предыдущих книг этого типа, по- прежнему преобладает лирика. Но только не в смысле камерного узко личного мирка, противопоставленного общественным чувст вам. Такого рода противопоставление давно уже потеряло смысл в современной поэти ческой жизни. В эстетическом сознании современного советского читателя происхо дит процесс слияния гражданского и ин тимного начал в поэзии; критерий оценки стиха становится единым: с одной сторо ны, «лирическое» из жанрового признака превращается в необходимое свойство вся кой поэзии, становясь синонимом, душевной правды и серьезности в стихе; в то же вре мя сущность современной лирики хорошо определил в свое время В. Луговской, при зывая поэтов «прислушаться к себе как не коему камертону времени». Доверие к себе, своим личным чувствам и тайным стремле ниям, ощущение, их общественной значимо сти, их глубинной связи с жизнью страны и мира — важный признак творчества сов ременных советских лириков. Впрочем, и в этом свойстве современность перекликает ся с прошлым; достаточно привести поме щенное в книге стихотворение Леонида Ре шетникова, датированное 1942 годом: Еще гудят далекие раскаты. Но бой уже остался за спиной. Нас отвели из боя на закате. Помилованных пулею шальной. Рубцы морщин у наших ртов усталых, Как шрамы от ударов ножевых. Все меньше нас, дерущихся с начала. Все меньше нас, оставшихся в живых. Но мы о том не думаем, не помним: Коль помнить все,—как раз сойдешь с ума. Мы спим, упав в траву, под лесом темным. Спит лес вокруг. И спит земля сама. Это личное, частное, это быт и будни войны, звучащие в душе смертельно устав шего человека; но как много исторической правды в этих простых строках, как явст венно пахнуло на нас неповторимым духомг тех незабвенных лет, их свинцовой, невыно симой тяжестью, их нелегким мужеством,, их героизмом. Удивительно современно зву чат сегодня эти стихи, вышедшие из огня войны; наверное, потому, что они 'предель но правдивы и точны в чувстве и детали, передают реальную сложность, реальный драматизм времени... В современных лирических стихотворе ниях сборника, посвященных нашему про шлому, как раз, по-видимому, и преоблада ет эта тенденция: передать реальный дра матизм эпохи во всей сложности и значи тельности ее примет, ее трагедий, ее проти воречий. В качестве примера можно взять стихотворение Г. Карпунина «Церковь». Ломали ночью церковь старую. Ее, со всеми образами, Как будто с пьедестала статую, Тащили, зацепив тросами. Старухи, злые, бледнолицые. Сгущались, каркали, галдели. Отряды конные милиции Их сдерживали еле-еле. Какой-то нищий, неприкаянный Дотоле —это видел каждый — Толпой гудящей подстрекаемый, Под трактора бросался дважды. И были без восторга встречены Слова ответственной фигуры О том, что здесь давно намечено Соорудить дворец культуры. К утру рассеялись фанатики Шел люд. Детей катили в ясли. И милицейские фонарики, И уличные фонари погасли. Умолкли вопли бесполезные. Холодная заря вставала. И падали кресты железные В железный кузов самосвала. Последние строки •— «и падали кресты железные в железный кузов самосвала! — очень точно передают общий пафос сти хотворения, его эмоциональный настрой: идет суровая борьба — «железо» с обеих сторон. Нет, автор не на стороне уходящего прошлого; толпа фанатиков-верующих, «старухи злые, бледнолицые», «неприкаян ный» нищий, бросающийся под трактора,— все это старый мир, его дни сочтены, его вопли «бесполезны»; то, что совершается, исторически неотвратимо. Но в то же вре мя стихотворение не назовешь «воспевани ем» ломки старого: автор явственно ощу щает в этой ломке момент жестокости, ка кого-то холодного, казенного равнодушия; «наряды конные милиции», сдерживающие толпу, «ответственная фигура», тщетно пы тающаяся ее урезонить, «холодная заря», встающая над городом, да и сам образ церкви, которую, «как с пьедестала статую тащили, зацепив тросами»,— во всем этом тоже маловато добра и гуманности. Что ж, это было,,как говорится, «из песни сло
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2