Сибирские огни № 01 - 1969
Керосинский смотрит на меня поверх оч ков. — Нет таких песен, не создавала Лена. Приезжие, правда, пели, но то были песни других рек, а здесь они не рождались: мо жет, суровость края тому причиной или особенность населения — все же большинст во было из ссыльных. — Вы помните хоть одного лоцмана? — Ну, как же... Самым знаменитым был, пожалуй, Микешкин. Не скажу имени-от чества, откуда он родом тоже не припом ню, но не из наших, не из ленских. Тут ведь от Качуга до Витима что ни деревня, то своя фамилия. В Пуляево — Пуляевские, в Полосково — Полосковы, в Шеметово — Шеметовы, в Грузновке'— Грузных да еще Шамановы и Пьяновы, в Дядино — одни Дядинские... Микешкиных я нигде не встре чал. Слушаю Керосинского и думаю: вот бы заполучить такого старожила, знатока лен ских мест в состав нашей экспедиции — лоцманом, наставником, хотя бы гостем, тог да берега рассказали бы нам свои повести, о которых мы никогда не узнаем сами, как бы ни вглядывались в скалы, сколько бы ни шагали по песку... Керосинский весь ушел в воспоминания: — Микешкин был рослый, здоровый, костлявый, голова огненно-рыжая, нос с горбинкой. По внешности напоминал мне горьковского Челкаша. Подлинный само родок, на редкость талантливый лоцман и... горький пьяница. Все это знали, но имен но ему владельцы грузов охотнее всего вверяли судьбу своих карбасов. Было из вестно — он на мель не сядет. Водил в связке по 16 карбасов, целая деревня плыла вниз по реке. А как он знал Лену! Бывало спит, пьяный, в своей конур ке, но если среди ночи кто-то толкнет его в бок и спросит: «Микешкин, где мы нахо димся?» —Микешкин только глянет на бе рег и почти с навигационной точностью на зовет местонахождение каравана. В Якутске получал расчет, довольно большие деньги. И тут широкая русская душа брала свое: находились друзья-прия тели, помогали пропить все эти деньги, и в одном нижнем белье, прижавшись к трубе какого-нибудь попутного пароходика, воз-' вращался нищий Микешкин в Усть-Кут. А тут он снова становился богом: за ним охотились грузовладельцы, одевали, корми ли, поили, только бы снова согласился вес ти связку карбасов... Внимательно слушаю рассказ Керосии- ского, а думаю о своем: поклониться бы памяти безвестных талантливых русских лоцманов, которые вынесли на своих пле чах освоение Лены... Может, и впрямь по строить нам карбас, подобный тем, что хо дили в старину, и дать ему имя «Микеш кин»? — Семь футов под килем! — смеется Ке росинский, прощаясь. Бегу на почту, сажусь за письмо в Братск Арнольду Андрееву. Рисую, как мо гу, общий вид старинного сибирского кар баса — он похож у меня на разогреваемый углями чугунный утюг, только со сломанной ручкой. По борту старательно вывожу пе чатными буквами «Микешкин». На берегу меня поджидает Широков. — Ну, вниз по матушке? — Веселый ты сегодня! — замечаю я и сажусь на корме у мотора. — Дружка встретил, сообразили... Между тем качугские друзья предложи ли спуститься в лодках немного вниз по реке, чтобы вблизи деревнц Шишкино уви деть на скалистом правом берегу темно красные отвесные плоскости, которые тя нутся почти на три километра вдоль ре ки. Там, говорили мне, странная художест венная галерея, одна из немногих, куда ни кому и никогда не ограничен доступ. Столбик на правом берегу показал 17-й километр от Качуга, когда наша лодка по вернула к горной гряде, у подножья кото рой пролегла проселочная дорога. Мы сош ли в воду, подтащили лодку к дороге и, задрав головы, стали разглядывать скалы. Я ^ничего разглядеть не сумел, кроме глад кой и почти блестящей поверхности плоскос тей, как будто их шлифовали люди. — Поднимайся за мною, осторожно... Можно хвататься за кустарник, только не сорвись вниз, ищи носком ботинка углубле ния. Наконец, мы оказались в выступе скалы и долго не могли перевести дыхание. Вни зу спокойно несла свои воды Лена, а здесь, в горном царстве, у моих ног высился ка мень, сплошь усыпанный мелкими монета ми. Я взял одну монетку в руки: 20 копе ек, выпущена в 1941 году. Монеты, как вид но, лежат здесь уже давно. В прежние годы, а кое-где и поныне, в силу традиции, к на скальным рисункам местное население от носится с великим почтением, как к свя тым местам, и по древнему обычаю люди оставляют монеты и развешивают на кус тарнике или по выступам скал цветные об резки материи. Но где же сами писаницы, знаменитая шишкинская роспись? — Теперь иди по тропке сюда,— позвал Широков. Стою перед скалой и вижу гигантское полотно со множеством выщербленных кам нем по камню и нарисованных изображе ний. Легко угадываются контуры древней лошади, с огромным туловищем и длинным хвостом грузный бык на коротких ногах, лось, еще один лось... По мнению крупней шего знатока наскальных изображений А. П. Окладникова, самые древние рисунки Шишкинских скал относятся к палеолити ческой эпохе — зачатки первобытного ис кусства человечества. Мы стоим, едва дыша, перед сценами охоты, .старинными лодками с крохотными фигурками людей, перед изображениями на ивными и трогательными, за которыми чув ствуешь чистоту, естественность, реалис тичность мироощущения людей древнека менного века. Природа как будто с умыс
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2