Сибирские огни № 01 - 1969
Его слух улавливает гул старого леса. Он зарождается где-то да леко за Аргою, в безмолвии древних болот, и идет по вершинам деревьев, легонько качая стволы. Лес как будто прощается с Улукит- каном, глухо и скорбно поет свою песню. ...Костерок опять догорает. Дрова почти кончились. Какой-то зага дочный шорох возникает в тишине. Старик поднимает голову, глядит в ночной полумрак... Через поляну, увязая в глубоком снегу, бредет к нему правнук. Улукиткан, узнав его, тревожно думает: «С чего бы это он бредет один?» А правнук, не дойдя до костра, останавливается, сни мает с головы ушанку, вытирает ею пот с лида и отчетливо выгова ривает: — Дедушка, не умирай, сделай лыжи, ты же обещал мне. Пом нишь?! Улукиткан ласково отвечает: — Раз обещал, так сделаю. А ты меня не обманул насчет двоек да троек? Смотри, меня-то ладно, а других в жизни будешь обманы вать —худым человеком прослывешь,— и старик потянулся к ребенку, чтобы пригладить его мокрый чуб своей отяжелевшей рукою... Огонь погасал. Но Улукиткан уже не думал о дровах—теперь это лежало вне его бытия. Тело охватывал смертный озноб. Только смутно почувствовал, как заскулил возле него Пакет. Врожденная подозрительность все время держала собаку насто роже, в отдалении от странно ведущего себя хозяина. Не было же ни когда, чтобы хозяин в такой холод сидел полуголым на снегу, у малень кого костра. А сейчас она почуяла, что хозяин уходит от нее навсегда. Она торопливо выбралась из ельника, боязливо подкралась к Улукит- кану, обнюхала его спину, качнула приветливо пушистым хвостом. Но знакомые запахи уже оттеснялись чем-то страшным и чуждым. Пятясь задом, собака отступила. Потом осторожно зашла спереди, глянула старику в лицо с закрытыми глазами —и все поняла. Усевшись на снег возле старика, она печально смотрела на него и тихонько, жалобно скулила. Старик, не открывая глаз, на ощупь, дрожащей рукою подта щил Пакета поближе к себе и обнял. Его пальцы ощутили под шерстью собаки тепло, то живое тепло, которое уходило из его тела. Мгновенно воскрес в его памяти Арсен, ночная пурга над гольцом, убитый сокжой и отогретые в горячей брюшине зверя руки. Вспомнил Улукиткан и про своего учага, лежащего в ельнике. «Как не догадался привязать его ближе, эко дурной стал! А теперь не доползти до него, да и не хватит сил свалить его». Ему внезапно пришла мысль убить Пакета, а затем запустить руки в его теплое нутро. Освободив правую руку, он стал нащупывать на левом бедре нож. То ли инстинкт, или что-то другое предупредило собаку об опасности. Она зло скосила глаза на старика, облизала дрогнувшие губы и, отталкиваясь передними лапами, попя тилась, пытаясь высвободиться. Улукиткан повалился на собаку, телом подмял ее под себя. Пакет взвизгнул и зарычал. Улукиткан приподнял ся и оттолкнул от себя собаку. — Живи, дуреха! — с трудом шевеля омертвевшими губами, про шептал он. Пакет, будто поняв все, успокоился, чуть отошел в сторонку и, присев, пристально, с прежней преданностью уставился на старика. Пар от горячего дыхания опушал белым мягким инеем морду Пакета. А старику захотелось сказать собаке те сокровенные прощальные слова, что собирался он сказать сыну, людям. Но язык его уже не ше велился во рту. Да и те слова словно выветрились из головы. А Пакет, снова приблизившись, участливо прильнул к нему шерстистым боком.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2