Сибирские огни, 1968, №12
загребать жар его, Пичона, руками. С Унгерном в этот раз связаться не удалось. Д а еще Серге... как глупо погиб! Стоило ли при таких обстоятельствах самому лезть в капкан! А ведь, в самом деле, похожа на капкан Хаза-тайга... Эти «скобки»... Сюда, нет легкого входа. Но и отсюда нет выхода, если враги рядом. «А не рано ли,— думает Пичон,— поддаваться таким паническим мыслям? Ведь у меня есть армия. Если будет бой, еще неизвестно, кто кого. Самохвалов не терял времени. Крепко закрыл «ворота» Хаза-тай ги. Бесполезно штурмовать их в лоб,— успокаивает он себя.— Будь у Ж а р ко в а вдвое, втрое больше людей, чем у меня, и то простоим до вес ны. А весной, если только Унгерн соберется идти через Хакасию, мы са ми хлынем отсюда. Валом хлынем. Затопит этот вал и Аскиз, и Хас- тум, и Мин-Суг». Лежит, ворочается, думает Пичон Почему-то вспомнился ему Хоортай. «Правдолюбцем слывет в аале. Этого русского выгораживал, сумел расколоть сеок Хапына. Каной, Апах, Пулат и многие другие за ним пошли. Байский скот делили. А ведь раньше был смирный. Что же это происходит с хакасами, если д аж е старик — в чем душа держится — почувствовал какую-то силу? Или это все из-за русских, которые селятся в наших аалах? Д а нет, не все рус ские одинаковы. Вон Фрол — русский же... А Петрицкий? Правда, потом они свои лапы захотят наложить на землю хакасов, да уж мы-то, хозяе ва, с ними поладим. Только бы не большевики... Главное сейчас — отсидеться в Хаза-тайге. Только зря Кормаса от пустил — нужно было предупредить его: мы с тобой одной веревочкой связаны, так что и тебе другой дороги нет. Может быть, Кормас и еще пригодился бы в случае чего... Что это так громко стучит? Бубен? Или — сердце? Мысли и мысли. Одна тянет за собой другую. Хочется отдохнуть от них... Не удается! Он встает и начинает ходить по избушке. Сунул руку за пазуху, вынул плоскую металлическую коробочку, подержал на ладо ни, спрятал снова. Вдруг до него донеслись крики, удаляющийся конский топот. Что там такое произошло, у большого костра? Мухортый не стоит спокойно в загородке — то в одну сторону мет нется, то в другую. Тут остатки его косяка. Зимовка у коней полуголод ная. Новые хозяева ленятся подвозить корм. Все больше на подножном косяк Мухортого. Время от времени коням достается по охапке соломы. А еще им’ рубят тальник, который они обгладывают добела. Косяк этот хазатайгинцы держат для того, чтобы у них было мясо. З а ездовыми конями — другой уход. Те стоят в другой загородке. ' Что-то Мухортого тревожит. Какие-то запахи он чует. Напомнили они ему большой табун. Двигает Мухортый ноздрями, а сам все ближе, ближе к пряслу. Не сплошное это прясло, а так — где лесины повалены, где жерди на кольях. Тут он недавно пытался копытить снег, чтоб ущип нуть клочок сухой травы. В самой загороди все выщипано, а за ней — есть трава, да жерди мешают дотянуться до нее. Ударил копытом по жердине — та затрещала, колья, державшие ее, зашатались... Он опять бьет по ней. Надо ему из загородки туда, где пахнет т а буном. Нет, не табуном. Только у коня золотистой масти был такой з а пах. На нем табунщик ездил... Мухортый поворачивается к пряслу и лягает его задними копыта ми. Колья хрустнули, жердины повалились.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2