Сибирские огни, 1968, №12

говоря, что-то слишком уж «везет» в по­ следние годы: то он к Майе Борисовой при­ езжал на светло-сером «москвиче», а теперь и с небом познакомиться пришлось! Но это — замечание попутное. Вообще же книга «Перепелята» — свиде­ тельство серьезной и вдумчивой работы поэта. Читателям книги, разумеется, не так уже и важно, где, в каком городе автор прописан. Но для города это очень важ­ но, что есть небольшая, очень тесная груп­ па людей, постигающих и поэтически ос­ мысливающих современность в основном именно здесь, на этом, здешнем материале. Существование миллионного человеческого контингента без единого (допустим) выдви­ нутого им поэта было бы просто-напросто сигналом какого-то неблагополучия в ду­ ховной жизни. Никак не менее! Что же такое профессиональность? М ож ­ но ли составить точный алгоритм ее? М ож ­ но ли создать, на худой конец, справочник для редакторов и издателей: каким «конди­ циям» должны отвечать рифмы в «профес­ сиональных» стихах, каковы должны быть требования к языку, к метафорическому строю и т. д.? Думается, что это было бы невозможно. Многим из тех, кто знал на протяжении многих лет поэзию красноярца Зория Ях- нина1, его стихи, не лишенные примет ода­ ренности, не без оснований казались черес­ чур «любительскими»: бросались в глаза небрежности формы, словно бы по одной лишь лености не устраненные автором, слу­ чайными и банальными зачастую представ­ лялись мысли. И вдруг произошло «что-то»: из-под пера Зория Яхиина начали выходить стихи, заставившие по-новому взглянуть на него как на поэта, Вроде многое остава­ лось как прежде: так же непритязателен был Яхнин в рифмах, не гнушаясь и гла­ гольными, так же зыбки были ритмы, и пя­ тистопный ямб то и дело путался с шести­ стопным. Но то, что прежде казалось прос­ то небрежностью, теперь стало восприни­ маться как естественность и свобода; то, что прежде квалифицировалось как ленивая не­ завершенность мысли, обернулось тонкой не­ договоренностью, оставляющей место для раздумья. Я ж ду тебя. Уже прошло сто лет. А, может быть, всего три дня, не боле. И сердце зады хается от боли — И нет тебя, и сроков тоже нет. Я Ж ДУ тебя. Распахнут теплый дом. За стеклами трубит призывно ветер. И как это я раньш е не заметил. Что у меня березы под окном? И простенький афоризм-парадокс: «не руку ты кладешь на сердце, сердце на ру­ ку кладешь»,— наполняется живым содер­ жанием, если ему предшествуют серьезные, пережитые, трудные, при всей своей внеш­ ней «легкости», строки: 1 3 о р и й Я х н и н . П озднее признание в любви. Красноярск, кн. изд., 1967, ...Закономерны перемены. Луна — старо, Любовь — старо. Д ля каж дой девочки надменней Не схватишь вечное перо. И вот он, признак постаренья, У сталость сердца и души. Не пишутся стихотворенья... Не пишутся? И не пиши. Но что-то сумрачное мучит, Уводит вдаль от мудрых книг. А ж изнь все учит, Учит, Учит, А я не лучший ученик... .Эти очень простые строки подкупают под­ линностью. Здесь есть характер, есть, если можно так выразиться, судьба характе­ ра — его развитие, его обретение и потери. Я верю, что эти стихи написаны не от жела­ ния написать что-нибудь не хуже других, или оправдаться перед самим собой за творческое бездействие, или прибавить ка­ кого ни есть сияния тускнеющему поэти­ ческому ореолу вокруг собственного лика — я верю, что эти стихи рождены внутрен­ ней необходимостью, и потому они мне до­ роже, чем многие другие, куда более креп­ ко свинченные и богато аллитерированные. Точно так же я слышу неподдельную взволнованность в маленьком стихотворении о нейлоновом костре, полыхающем на не­ коей — может быть, воображаемой — сцене, среди бумажной травы, на фоне сделанно­ го из фанеры «заносчивого дворца»: Снимают грим актеры, Толкуя о делах. Выходят в коридоры Зрители в слезах. Н а я-то автор драмы. Мне предстоит опять Ненастными утрами Живой костер искать. Мне кажется, это примета душевной зре­ лости: сознавать себя не зрителем, но ав­ тором или, по крайней мере, соавтором со­ вершающейся драмы, испытывать «автор­ скую» ответственность за все происходящее в мире. Недаром сказано, что поэт лишь тогда поэт, когда «все несовершенства ми­ ра лежат на совести его». Мне кажется, об этом— бесхитростное стихотворение Зория Яхнина. Оно бесспорно талантливо. И бесспорно профессионально, ибо для выражения своей — очень своей!— мысли автор нашел свои — очень свои!— средства. Для поэзии Владимира Пальчикова характерно тяго­ тение к четкости строки, завершенности мысли, полноте и звучности рифмы. Чем более последовательно станет он исповеды- вать эти принципы в своей практике, тем профессионально совершеннее будут его сти­ хи. Если он, допустим, подобно Яхнину, за­ рифмует «делах — слезах», над этой стро­ чечной «парой» недовольно поморщится каждый мало-мальский квалифицированный читатель, справедливо увидев здесь уступку дилетантизму. Точно так же учеником-ди- летантом выглядел бы Зорий Яхнин, пус­ тись он коллекционировать «сверхглубокие»