Сибирские огни, 1968, №12
— Спасибо за очень ценную информа цию,— насмешливо прищурилась моя собе седница.— вы мне просто открыли глаза. А я то думала, что в тундре трамваи хо дят. «Зря мы этой нахальной особз столько бумаги отвалили»,— мелькнуло у меня. — Ну, что вы надулись, я пошутила,— рассмеялась гостья.— Честно говоря, мне даже немного страшновато. Но должен же человек проверить себя, на что он годен! Она сказала это искренно, без всякой ри совки. Мне стало стыдно. Мы, гордые си биряки, будем отсиживаться в каютах, а эта москвичка уйдет в тундру. Впрочем, мо жет, у нее уже есть арктический опыт? Нет, есть только опыт комсомольской ра боты на хлебозаготовках и лесозаготовках. Есть и кое-какая квалификация: была сле сарем, потом стала шлифовщиком. Работая на заводе, училась в сельскохозяйственном институте. Тут началасо мобилизация ком сомольцев в деревню. Послали ее в село Лыткарино заведовать избой-чигальней. По сле эпопеи челюскинцев потянули в Арктику. Вот и все. Маля крепко, по-мужски, пожала руку Косте и мне. Я хотел помочь нести бумагу, но она отказалась: — Привыкаю рассчитывать только на себя. И ушла не оглянувшись. Долго о ней ничего не было слышно. Мно го позднее я' узнал, что она провела на Се вере два года, затем еше девять лет. Мне удалось прочесть дневник ее первой поездки и кое-что выписать из негр. Московская комсомолка отправилась в хатангскую тундру, за тысячу километров от Дудинки. Ее «красный чум». д< мик, вер нее, ящик на полозьях, передвигался за оленьей упряжкой. Первую свою полярную зиму, первую полярную ночь, в тундре, она воевала с шаманом, учила ребятишек грамо те, лечила больных. Весной следующего года «красный чум» оказался на становище нганасанов, соби равшихся откочевать в самые глухие уголки Таймыра. В конце мая дневник работы «красного чума» отмечал лютую пургу и мороз, леде нящий кровь, а также чтение вслух пушкин ской сказки о рыбаке и рыбке. Правда, сказку пришлось несколько «исправить». Например, вместо синего моря говорилось о большой реке, потому что морем нганасаны называют тундру. Вместо ратбитого коры та, о котором кочевники понятия не имз- ли, пошел в дело «черный котел с дырой». Владычицу морскую за трудностью пони мания чтица исключила вовсе. Женщина считалась у нганасанов не чистым, низшим созданием. Они верили ша манам. Шаманы же говорили, что ежели «баба» что-либо советует, го слушать ее отнюдь не надо, а если услышать сове: все же пришлось, то следует поступить вопреки ему. Комсомолка из Москвы была «бабой». Чтобы побороть суеверия, ей надо было превратиться в «мужика». Она стала хо дить на охоту. Самостоятельно переправ лялась через реки в верткой «ветке», чего нганасанские женщины не делали никогда. Во время перекочевок че садилась на сан ки, а шагала рядом' с мужчинами. И пришло время, когда Асянду Васептэ, признанный авторитет среди сородичей, стал говорить: — Ну баба, беда как хорошая! Мужик, а не баба! Асянду Васептэ первым согласился учить азбуку и уовоил буквы, из которых склады валось его имя. В середине лета москвичка вместе с нга насанами оказалась на 74-м градусе север ной широты. Здесь обычно пасутся дикие олени. Но на этот раз их не оказалось. Н а чался голод. Вог записи тех дней: «От недоедания чувствую страшную сла бость и усталость. Ну и места здесь! 20-е июля, а озера покрыты льдом. Дует мороз ный ветер, такой сильный, что мы букваль но вдавливаемся в воздух, чтобы двигаться вперед. Надо пересекать речку, середина ко торой освободилась ото льда. Вода с ревом несется по ледяному .коридору. При пере праве промокла до нитки, а на месте стоян ки не оказалось топлива. Дрожа от холода, ложимся'спать, согреваясь собственным ды ханием. Засыпая, думаю о том, как стран но мы живем. Если бы изобрели маленький радиоприемник, который , работал бы на карманных батарейках! А то ведь я совер шенно не знаю, цю происходи! в мире». Потом снова были голодные дни, ч лет ние морозы, и августовская пуога, разогнав шая ездовых домашних оленей, без которых в тундре пропадешь, и злая простуда, и еще много всяческих других невзгод. ...Прошло пятнадцать лег после юго, как Маля Хазанович кочевала по гундре с Асянду Васептэ. Как-то я возвращался из Дудинки в Красноярск на теплоходе «Серго Орджоникидзе». На корме матросы играли в домино. За игрой наблюдали два парень ка в синих кителях По виду эго были дол гане или ненны. Я затеял рановор. Один из пареньков, постарше и побойчее, назвался Ваней Поповым. Оч оказался долганином. — А Коля — нганасан. Машинально я произнес: — Был такой нганасан — Асянду -В а септэ. — Это мой отец,— сказал Коля. Что называется, нарочно не поидумаешь! Коля Васептэ роди гея через год после того, как с нганасанами кочевала женщина из Москвы — об этом ему говорила мать. Самому Коле кочевать уже не пришлось. С пяти лет он в интернате, -сейчас в школе, думает поступить в Норильский горный тех никум. — Oieu говорит: учиться надо. Отец был председателем колхоза. Послед ние два года работал в экспедиции, кото рая ишет нефть. У Коли было второе имя: Лянко. По обычаю нганасанов его именем стало назва
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2