Сибирские огни, 1968, №12

ков.— К ак говорится — к обоюдному удовольствию. Не забыть сказать в бухгалтерии, чтоб учли в счет зарплаты...» И повернувшись, он быстро з ашагал к рабочим, толпившимся возле питьевого бачка. С того дня прошло больше года. В конце октября, закованный пер­ вым льдом, затих Игарский порт, и тогда в морозном воздухе стало» слышно ритмичное и могучее дыхание огромных пилорам. Закончив ^од­ ну навигацию, лесной комбинат весь уже был в заботах о следующей. Сняв пальто, Околешников подошел к голландке и прислонил л а ­ дони к ее жарко натопленному боку: на работу он шел без перчаток, и пальцы у него окоченели. Когда ласковое тепло сделало их послушны­ ми, он сел к столу, на котором его ожидала деловая почта. Здесь было несколько пакетов из разных мест: из Москвы, из Архангельска, из-за границы. Самый нижний был самым большим и толстым. С него и ре­ шил начать Околешников. Он достал из кармана вечную ручку и опро­ бовал ее на листке отрывного календаря. Пакет был из плотной голубой бумаги с красивым штампом в верх­ нем левом углу: «Роберт Вуд и компания. Дальние грузовые рейсы. Лон ­ дон, Пикадилли, 26». Размашистым почерком по-английски был обозна­ чен адрес игарской лесоэкспортной конторы, «Околешникову» было д в а ­ жды подчеркнуто. Обратный адрес был краткий: «Неаполь, Лоунли». «Лоунли, Лоунли,— мысленно повторил Околешников, пытаясь вспомнить.— З апо здавшая рекламация на отсыревшие доски? Только по­ чему так объемно? И почему из Неаполя? Туда ни в этом году ни в прошлом никакой отгрузки не было». Он вскрыл пакет. В нем л еж а л а сложенная в несколько раз газета и три больших блокнотных листа, торопливо исписанных по-русски. Око­ лешников не успел удивиться этому, потому что газета была так сложе­ на, что на ее развороте виднелся большой портрет пожилого широколи­ цего человека. Человек хорошо, открыто улыбался. Одной рукой он сжи ­ мал край широкой доски, поднося его близко, к своему уху, согнутым пальцем другой стучал по этой доске. Получалось, будто он прислуши­ вается к этому стуку и улыбается довольный. Это был капитан Лоунли. Тот самый Лоунли со своей странной просьбой, еще Прялкин ему тогда что-то завернул насчет гроба... «Здравствуйте, уважаемый Василий Дмитриевич! Простите за опоздание. Целый год работали во фрахте в Австралии. Неаполь — пер­ вый европейский порт на нашем пути, им я и хочу воспользоваться. Д а Это и лучше по теперешним временам. То есть лучше отправить это пись­ мо из Неаполя,, чем из Лондона, хотя я всегда был, да и теперь еще остаюсь уверенным в джентльменстве наших почтовых чиновников. Га- зета давнишняя, прошлогодняя. Тогда, сразу по приходе из Игарки в Лондон меня осадили корреспонденты разных газет. Неожиданности в этом не было: первый послевоенный рейс, первый мирный груз, новые отношения — было о чем поговорить. Насчет новых отношений мой опти­ мизм ока зался чрезмерным. Помню, как во время войны нас встречали с оркестром после каждого рейса в Россию. С тех пор прошло чуть боль­ ше года, и вот теперь многие из моих соотечественников косятся на мой русский орден так, будто я выиграл его в покер краплёными картами. В моей затее с досками мне дважды повезло. Во-первых, в Игарке я встретил вас, и вы не стали допытываться, для чего мне эти доски нуж ­ ны. Во-вторых, в Лондоне среди корреспондентов я встретил одного от газеты «Деловая жизць», и эти же самые доски разбудили в нем горя