Сибирские огни, 1968, №11

Первым заметил мчащегося Солового гнедой косячий вожак, что пасся несколько поодаль от других лошадей, на высоком кургане, отку­ да вся степь была на виду. Время от времени он переставал срывать траву, поднимал горбатую морду, втягивал гривастую шею и замирал, всматриваясь, вслушиваясь. Случалось, что вожак предупреждал своих подопечных о появлении волков. Тогда взрослые лошади сгруживались вокруг жеребят. В степи слышался только громкий храп да учащенная стукотня копыт. И волки не отваживались нападать на собранный вожа ­ ком косяк. На этот раз Гнедой не стал сбивать лошадей в круг, голова к го­ лове, не заставлял и* повертываться крупами к врагу. Отрывистым ржаньем он предупредил косяк о приближении чужого оседланного коня. Однако и самого вожака и других лошадей охватил необоримый страх — их сородич волочил за собой человека. Кони забеспокоились, быстро застригли ушами, потом раздалось фырканье. И наконец — топот! Весь косяк метнулся прочь. Соловый проскакал через низкий курган. Мягкий сапог — май- м а х— сорвался с ноги Сабиса и остался в стремени. По всей лощине кони пугливо озирались, всхрапывали, пронзи­ тельно ржали. Ринулся вперед еще один косяк, потом еще. Задрожали кусты чия — высокой солончаковой травы, заклубились вихри, подня­ тые копытами. В движение пришли теперь все десять косяков. Кони неслись, готовые смять, растоптать все на своем пути. И степь гнулась под этим грохочущим живым обвалом... После ночи, проведенной в седле, Сагдай решил дать отдых и себе, и своему Буланому. Он расседлал, стреножил коня и пустил его пастись в лощине. Сам же устроился на холме, откуда видно все пастбище. Пригрело Сагдая солнце — уснул на пропахшей острым конским по­ том кошме, положив голову на седельную подушечку. Лицо его отлива­ ло бронзой. Выдавшиеся скулы обрамляла жидкая черная бородка, с ней сливались кончики редких усов. Порывистый ветерок шевелил не­ ровно подстриженные черные волосы на макушке табунщика, р а зду ­ вал пузырем его неподпоясанную сборчатую рубашку из красного сит­ ца. Ситец уже выцвел, побурел. На плечах рубашки нашиты синие полосы, но это не заплаты, а украшение. Оплечья тоже выгорели. Ноги в залосненных о седло штанах из сыромятной кожи и таких же сыро­ мятных маймахах, задубевших так, будто они сейчас еще охватывают бока Буланого. Руки Сагдая, узловатые, жилистые, закинуты за го­ лову, словно тянутся к брошенному позади волосяному аркану, свер­ нутому кольцами. Вдруг Сагдай шевельнулся — услышал сквозь сон вроде бы раска ­ ты грома. «Почему и солнце и гром?» — недоумевал табунщик, но не открывал глаз. Косяки пасутся поблизости, и зоркий Сабис (у сына ж отцовский взгляд!) следит за ними. Сколько бы времени еще проспал Сагдай, для которого солнце не жалело тепла, а ветерок свежести, если б над его головой не щелк­ нул оглушительно кнут! Сагдай вскочил, не успев как следует разлепить веки и прийти в себя. Кнут щелкнул второй раз. На кургане крутился всадник: — Где табун? Где табун, дармоед? Спишь?! Ну, подожди!.. Сагдай оглянулся. Н ад тем местом, где он остановил табун, сте­ ной стояла черная пыль. Что такое? Помутилось в голове?