Сибирские огни, 1968, №11

Она наткнулась на открытые ворота загона и побежала на лай Халтараха, крича и расшвыривая овец. Над загоном снова блеснуло и грохнуло. Сгрудившиеся овцы оша­ лело наперли на городьбу. Старые трухлявые колья не выдержали т я ­ жести, с треском подломились, и вся эта обезумевшая, громоздящаяся вверх и тяжело шевелящаяся живая масса покатилась из загона, ста­ ла рассыпаться. С криком: «Иче! Иче!» Кнай бегала по опустевшему загону. Опять сверкнула молния, и девушка увидела: мать л ежа л а в грязи, одна рука отброшена, другая на голове. Кнай в ужасе кинулась к ней, ста­ ла поднимать. Домна слабо простонала. Кнай обхватила ее обеими руками, при­ жимая к себе. У нее хватило сил лишь наполовину поднять ма'Гь. Кнай поволокла ее к юрте. Ноги Домны чертили по земле. И это было осо­ бенно страшно! Кнай плакала, задыхаясь. Шаг, еще один шаг... Сде­ лав усилие и перетащив мать через порог юрты, Кнай расстегнула на ней мокрую и грязную шубу. Грудь Домны поднялась и опустилась. Открытым ртом хватала Домна воздух. Казалось, он с трудом проходил ей в легкие. Вот снова раздался стон, вот дрогнули веки, вот приоткрылись глаза, сначала совсем немного, потом шире. Домна пошевелилась, с трудом приподня­ лась и выдохнула: — Спасибо, доченька! Ливень кончился. Перегорели молнии. Ветер расшвыривал клочья тучи, как черный пепел. Немного отбелилось небо, кругляш которого был виден через отверстие юрты. Отара, сломавшая загородку загона и вырвавшаяся из него, теперь блеяла, кашляла и жалась к юрте. Домна постанывала на топчане, куда ее с трудом перетащила Кнай. — Иче, где у тебя болит? — спрашивала дочь. — Везде, все тело,— отвечала Домна. Она уставилась на пламя жирника. Язычок его колеблется, и г л а ­ за ее тоже то светлеют, то темнеют. А может быть, это не просто от­ свет? Может быть, они засветились так сами, изнутри? Про Сабиса думает Домна. «Палам, сынок»,— шепчут ее губы. «Вырос ты, Сабис, совсем вырос!» — Губы ее растягиваются, лицо озаряется, в глазах еще больше света. И еще видит она Сабиса в степи. Желтовато-серый конек выгибает шею, стрижет ушами, высоко несет точеную голову. Его ноги, кажется, загребают воздух. Круп лоснится, золотисто-белый хвост распушился, стелется чуть не по земле. Горяч п дик Соловый. Никто еще не садился на его круглую спину. А Сабис сел, и Соловый не смог опрокинуть его. Объездил ее сынок лучшего в табуне коня и к ней, матери, прискакал па нем. Смотрит на нее, у самого глаза, как черные звезды, волосы взбиты ветром, щеки пылают... Вдруг Домна стала беспокойно поворачивать голову, обшаривая глазами стены юрты. Р а з в е она что-нибудь потеряла? Д а нет. Вот висят выделанные овчины, вон Кнай положила рубики — длинные брусочки о четырех гранях; на них все Домнино чабанское счетоводство. Неправ ­ да, что у баев овцы несчитанные. Считают их, да еще как! И невозмож­ но Домне обойтись без рубиков, на которых косыми крестиками и пря ­ мыми палочками насечено, сколько овец она и Кнай пасут у Хапына. Но зачем сейчас Домне рубики? Нет, не их она ищет. Взгляд ее останавливается на недошитом сапожке.