Сибирские огни, 1968, №11

ки и вернулся в трофейной меховой с уби­ того немецкого офицера». По существу, в Пухове ярко воплощено представление о войне, как о серии легких боевых удач, не­ коем парад-але, то представление, которое В. Сапожников отвергает пафосом всей сво­ ей книги, написанной в защиту совершенно иного понимания войны — как трудной сол­ датской работы. Вот почему авторская оценка Пухова до предела ясна: она сла­ гается не только из того, что сказано о нем в рассказе, но и из того, что осталось да леко за его пределами — в других новел­ лах о других героях. П ож алуй, поэтому так жизненно емок и содерж ателен этот характер, обрисованный очень скупо и сдер­ жанно. В Пухове, которому, конечно, нужны не только одни чины и награды, но и весомый политический капиталец, проглядывает ин­ дивидуалист с большими перспективами. Он ловко спекулирует своими природными к а­ чествами — бойкостью, смекалкой, храбро­ стью. Он хорошо чувствует, на что есть спрос в данный момент, и умеет вовремя оказаться нужным. В присутствии команди­ ра дивизиона Пухов просит своего эскад­ ронного капитана Голосова предоставить ему полную самостоятельность, зная, что это выглядит эффектно и не останется не­ замеченным. Майор просьбу Пухова под­ держ ал. В мирное время из П ухова выйдет куда более ловкий и оборотистый «погоняль- щик», чем прямолинейный «б^ка» Егор Кузьмич Варашкин. При всех своих блестящих качествах Пухов берет отнюдь не своим трудом, он карабкается по спинам других, таких, как Седов. На поверку цена удачи Пухова — неудача Седова. Пухов и Седов — люди разных нрав­ ственных принципов, взаимоисключающие друг друга, но в то же время живущие бок о бок: без Седова и П ухоз ничто. Седов — вот кто является подлинным героем расска­ за. Они с Пуховым антиподы во всем. Щ егольству и бойкости П ухова противопо­ ставлены простота и невзрачность Се­ дова. Был Седов из рабочих, «офицерское зв а ­ ние ему присвоили без училища, а офицер­ ского в нем ничего не было; и в гимнастер­ ке он тонул, и брюки висели на нем, как на пугале». В эскадроне ж е Седов был вроде как бы замполитом, но, видимо, плохим: его часто, вы зы вал и . в дивизион и, вернув­ шись, он всегда сообщал одно и то же: «Р у­ гали». По существу, Седов и есть тот самый «Ванька-взводный», который за все в отве­ те, и несмотря на свой неказистый вид и отнюдь не «геройское» поведение, именно ему приходится нести самые трудные тяго­ ты войны. Пухов пораж ает дерзостью и отвагой. Уж е на следующий день после взятия кур­ гана* приехал корреспондент, а из штаба за ­ просили наградной лист на него. На первый взгляд, Седову, сменившему Пухова, пред­ стоят сущие пустяки — продерж аться до утра. На самом деле, удерж ать позицию часто бывает труднее, чем внезапно овла­ деть ею. «Седова же сменили не утром, а через два дня. Он вернулся, неся шестерых ране­ ных. Почти без перерыва немцы долбили по кургану из минометов, были прямые по­ падания, так что выбывших было не шесть, а десять человек. Узнав о таких больших потерях, особый отдел назначил расследо­ вание, и капитану пришлось с Седовым си­ деть ночь, писать объяснение. С лава' богу, все обошлось». И в заключение — едва уло­ вимая горькая нота, скрытая в нарочито бесхитростной фразе: «Лейтенант Седов был человек хороший, но невезучий». Образ С едова — больш ая удача В. Са- пожникова. В облике этого простого, тру­ долюбивого, небросающегося в глаза офи­ цера проступает подлинно народный ха­ рактер. В. Сапожников не иовичок в литерату­ ре, он убежденно отстаивает романтические чувства и настроения, которые входят в его реалистические произведения, сослужив ему огромную службу: именно они помога­ ют писателю увидеть в народе подлинно положительные силы. И. М о т я ш о в ФА НТАЗЕРЫ W H ac с дочкой уговор. Сначала все детские книги, появляющиеся у нас в доме, читает она. К ак рядовой читатель, для которого эти книги и предназначены. А потом уже я. Как критик. Если мнения наши в чем-то расходятся, мы выясняем причину разногласий. Но ча­ сто бывает и так: несмотря на разницу в возрасте, нам нравятся или не нравятся одни и те же вещи. Вот книжку Геннадия П адерина «Пись­ мо двухтысячному году»1 дочка прочитала прежде меня, что называется «залпом», и, когда возвращ ала, я по обыкновению спро­ сил: «Ну, как, понравилась?» «Да,— кивну­ ла она и, улыбнувшись, добавила: — Не все». «А что больше?» — спросил я. И ус­ лышал: «Елка». «Елка» — один из пяти рассказов, напе­ чатанных в книге; он открывает книгу. Я с интересом дочитал ее до конца, но мысль 1 Г е н н а д и и П а д е р и н . П исьм о двух­ ты сячному году. Н овосибирск, Зап .-С иб. кн. и зд^ 1967.