Сибирские огни, 1968, №11

он тут... аалсовет. Мальчишка конокрадам не нужен. Увидят — человек на телеге, ихний. Он уж и в себя приходить стал. Найдется. Вот только кузнечный инструмент мой... Но, думаю, он тут никому не спонадобится. Где у них кузницы? Бурку зарезать могут, да ведь... Ладно, утро вечера мудренее... Варя повздыхала, обняла Зойку и впала в забытье. Потом сон навалился и на Федора. Проснулся он от тихого стука в дверь. Вскочил на ноги. — Кто в юрте? Откройте,— донесся снаружи тихий голос. Федор не отвечал. — Есть тут кто из русских? Ваш конь и телега в аалсовете... — Правда? — спросил Федор, приблизившись к двери.— А вы кто? — Спите, спите, утром придете за ними. Пораньше...— З а дверью раздались удаляющиеся шаги. «Что за человек был?» — думал Федор.— Говорит по-нашему вро­ де чисто. А если так сказал — значит, он выручил... Кто его знает... Ну, ладно, хоть Бурка не пропала...— Он прислушался к дыханию крепко спящих жены и дочери.— Разбудить? Сказать?.. Нет, пусть отдыхают...» Чуть свет, шепнув полусонной жене, что Бурка нашлась и он идет за ней и телегой, Федор вышел из'юрты. Варя, быстро встав, бросилась догонять мужа. Г л а в а ч е т в ер т а я Старый Хоортай любит ночную свежесть и спит под открытым не­ бом, завернувшись в нагольную шубенку, дыша запахом коровьих ки­ зяков, высушенных и лежащих кучами тут же, на крыше. В эту ночь, забравшись туда, он долго ворочался с боку на бок, под ним скрипели ветхие, покоробленные тесины. Думалось о многом. Слух нехороший идет по избам и юртам про бандитов. Какой мальчишка-табунщик попался им? Чей он? Кто его отец и мать? А может, мальчишка из чужого аала? Вот внук Сабис никому бы не дался. Ездит он на первом в степи бегунце — такого коня не догонишь... Наконец Хоортая сморил сон, и спал он, пока петух в сарае, на насесте, не принялся горланить в четвертый раз, возвещая восход солнца. Только проснулся, только глаза протер Хоортай, а трубка уж у него в зубах. И руки тянутся высечь кресалом из кремня красные искры, чтоб подожгли они сухой трут, чтоб от трута загорелась насыпка в трубке. Радуется Хоортай солнечному восходу, приятно ему оглядывать с крыши пробуждающуюся степь. Вот солнце показало край румяной щеки, заблестели освеженные росой хлеба и травы вокруг аала. А солн­ це все выкатывается в небесное раздолье, распуская золотые волосы. Вот один волосок свесился до самой крыши сарая, где сидит Хоортай, поджег ее. Покойно на душе Хоортая— мирно попыхивает дымком его трубка. Синие струйки тянутся из нее, колеблясь, и тают в утреннем ' воздухе. Опять голосят-надрываются петухи. Им кажется, будто их крики разбудили солнце, будто оно всходит и заходит лишь для них. Хоортай не спешит слезать с крыши. Трубка еще не докурена, не хочется и заезжих людей будить. Там, в юрте, тишина, значит, еще спят. Лучше он подождет тут, на крыше, вдосталь налюбуется тем, как солнце начинает творить день.