Сибирские огни, 1968, №11
— Мама, мне холодно,— плача, пожаловалась Зойка. Голос ребенка окончательно успокоил старика. — Юртам надо,— сказал он.— Юрта огонь, тепло. З а мной ходить... Через некоторое время старик подвел ночных гостей к невзрачно му приземистому круглому строению возле вросшей в землю избы и, коснувшись палкой порога, попросил их войти внутрь. Варвара впервые очутилась в хакасской юрте. Все ей было в дико вину. Круглое помещение не имело окон, зато в самом верху сведен ной конусом крыши было проделано отверстие для дыма. Под ним, на земляном полу был устроен грубый кирпичный очаг, в котором, чадя, горели коровьи кизяки. К одной стене была приставлена низкая л еж а н ка, застланная овчинами, к другой — деревянный ларь, к третьей — ящик, обитый полосками жести. Четвертую стенку занимали полки с деревянными блюдами и корытцами, мельницей для муки, глиняными горшками, кринками, чашками. С пятой стенки глядели две потемнев шие иконы, а на шестой висели хомут, волосяной аркан и пастушеский бич. Пахло кизячным дымом, сыромятной кожей, овчинами. Но все пе ребивал запах кислого молока, квасившегося тут же, в большой кадке. Зойка, перестав хныкать, тоже с удивлением оглядывала убранство непонятного домика. Ей казалось, что она попала в сказочный терем- теремок. Старик подживил огонь. Положенные им сухие дрова весело з а трещали, и над очагом заметались жаркие языки пламени. Дым при вычно потянулся к отверстию в крыше. При свете старик ока зался худеньким, тщедушным, но бодрым и юрким. Задуб ел ая бронзовая морщинистая кожа обтягивала широкие скулы, вислые верхние веки полузакрывали глаза, но, когда старик под нимал их, зрачки в узких прорезях-щелочках блестели живыми черными угольками. Множество белых паутинок переплетало волосы старика, напоминавшие копну. Такими же паутинками были перевиты его усы и борода. Старик назвался Хоортаем. — А меня кличут Федором Павловичем. Фамилия — Полынцев. Вот моя жена — Варв ар а Петровна, а это наша дочка — Зоя... Старик одобрительно кивнул. Примостившись на корточках перед очагом, Хоортай поставил на горячие камни закоптелый чугунный чайник, который вскоре з а б у л ь кал, запарил , и в юрте к запаху смолистого дымка добавился новый, терпковато-сладкий запах заваренного шиповника. Старик колдовал у очага, выдвигал низкий столик, готовил чашки, ворчал: — Худой люди. Кругом бандит ходил, конь резал, баб таскал... Го ворка слышал — русский бандит пастуха избил, мальчишкам... Какой орыс-бандит — не понимай. Федора Павловича встревожили слова старика: «Русские... изби ли». Тот на кургане тоже кричал: «Зачем избили нашего?..» К чаю Хоортай подал пызлах — хакасский сыр, поставил в блюдце сметану. Зойка ни к чему не притронулась. Мать пощупала у нее лоб — он горел. И гость, и хозяин пили чаи до пота. Щеки старика залоснились, на них, казалось, меньше стало морщин. Глаза смотрели благодушнее. Фе дор разглядел: левый глаз Хоортая больше правого. Отставив пустую чашку, Хоортай полез в карман з а трубкой и кисетом. Трубка его была удивительной — с медной узорчатой оковкой,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2