Сибирские огни, 1968, №10

И решить велел все это Под угрозой казни смертной. Я разволновался, зажмурился и совсем серьезно сочинил: Невозможен рост кувшинок До летящих стай казарок; Невозможно водопадам Виснуть, косами застынув; Невозможно буйный ветер Повязать на шею шарфом... — Так нельзя все сто примеров...— продолжил Севка, записывая «эпос». Додька хохотал, упав на диван и задирая ноги. А мне стало легко и счастливо. Почему? Оттого, что я придумал несколько, строк? Неужели от этого? — Сыграй, сыграй, Севка! — взмолился я, чувствуя, что глаза мои влажны, а к горлу подкатил комок. А почему? Почему? Тоска и счастье переполнили меня,— Сыграй же, сыграй! — упрашивал я, чувствуя, что только музыка может выразить сейчас то, что непонятно зазвучало в душе. „ Мы должны сегодня заниматься с тобой математикой,—серьезно заметил Додька. — Завтра, завтра! А сейчас — музыка! Ребята замолчали, глядя на меня. Севка заиграл Шопена. Я приткнулся в уголок дивана, закрыл глаза. Потом молча схватил шапку, пальто и выскочил на мороз. Да, да, с Верочкой нужно поговорить, поговорить! Все ей сказать., Иначе жить невозможно. Пойти с ней в кино и там все сказать... Окна Верочки выходили в старый парк. Зеленоватый месяц плыл за облаками, прозрачными, как марля. Он задумчиво озарял огромные тополя с пустыми сорочьими гнездами, непроходимые сугробы, какие бывают только в глухих садах. Парк тревожно шевелился, будто пере­ ступал с ноги на ногу. Я перелез через решетку и сразу утонул в снегу по пояс. Стоял на том месте, где мы когда-то прощались. Курились острые гребни су­ гробов. В валенки набился снег. Губы одеревенели. Я смотрел на два ос­ вещенных окна. Тюлевые шторы были разведены., Свет ярко освещал комнату. Через слабо запорошенное стекло я увидел Верочку. Она обло­ котилась на стол, зажала голову ладонями и читала книгу. Лицо ее по­ казалось мне бледным и строгим. Вошла мать высокая, худая, краси­ вая,— постояла, взяла со спинки кровати пуховую шаль, осторожно на­ бросила на плечи дочери и вышла. Верочка даже не взглянула на нее. Я, торопясь, обломил ветку черемухи и, крикнув: «Вера!», бросил ее в окно. Вера резко подняла голову, вскочийа, подбежала к окну, прижа­ лась. Я кинулся в полосу света и поднял руку. Из-за того, что я прова­ лился в снег по пояс, ей, наверное, казалось, что я стою на коленях. Вера мгновение смотрела на меня, а потом быстро отошла. И в комнате погасло. Окна стали черными. Мне показалось, что от них плеснулась волна стужи. Глубоко распахав ногами сугробы, я выбрался из сада, сел на за ­ несенное крыльцо, снял валенки, вытряс снег и, совершенно замерз­ ший, пошел домой. Теперь мне все равно. Метель уже перешла в пургу. Ветер переметал тротуары пушисты­ ми сугробами. Черные домики тонули в белом снегу... На уроках я мрачно чертил уродливые профили. Мне все было про­ тивно. Впереди, где раньше сидела Верочка, пусто.