Сибирские огни, 1968, №10

Теперь уже некого стыдиться и не от кого скрываться. Среди без­ молвия ночи лежу, прикусив губу. Надо мной тихонько шуршат чири­ кающие веники. Мы едем в общем вагоне... Дядя Володя за последние годы потускнел. Так за много лет изменяется щегольский костюм. Смотришь — края рукавов и обшлага брюк обтрепались, на коленях видна штопка, на груди пятна, воротник засалился и даже пуговицы на пиджаке уже разные. Но приглядишься к этому костюму и видишь, что он был когда- то щегольским. Сквозь обрюзглость и поношенность разбухшего дядюшки прогля­ дывает кое-что из прошлого. Сохранились под багровым носом лихие усы, пробор в ниточку на сивой голове, привычка брить каждый день оплывшее лицо, истончившийся золотой перстень на пальце-сосиске, лиловая веревочка галстука на клетчатой шее, вколотая в него медная булавка с’ рубиновым камешком, да потускневшие янтарные запонки в обсыпающихся манжетах. И в его манерах пробивается прежнее стремление казаться «благо­ родным», напоминая мне время, когда он отца моего считал себе не компанией, когда он имел граммофон с розовой трубой, который хрипло и страстно пел романсы «Белой акации...», «Отцвели уж давно хризан­ темы в саду», когда он в шляпе и с тростью разъезжал на извозчиках, а водку пил из серебряной узорной чарки, держа ее двумя пальцами, «изящно» отставив мизинец. Теперь дядя Володя пьет уже из эмалированной кружки, но дер­ жит ее все так же двумя пальцами и так же благородно отставив мизинец в сторону. И пьет он теперь уже не с торговыми людьми, а с грузчиками и возчиками. От случая к случаю он работает в какой-нибудь артели то кладов­ щиком, то завхозом. А вообще-то он не плохой, добрый... Устроив чемоданы так, чтобы все время видеть их, дядя Володя солидно беседует с толстяком о второй пятилетке, о недавно пущенном Днепрогэсе, которым все гордятся. У толстяка на руке сверкают часы. Я выхожу в тамбур. Пар от паровоза прилипает к земле, и трава дымится. А я все ви­ жу Верочку то в белом платье, то в блузке с гремящими зернышками в вишневых косточках. Я готов выпрыгнуть из вагона. Мелькает густой, со светлыми полянами лес. Клубы дыма порой заслоняют солнце, и оно висит зеленым шаром без лучей. Это зеленое солнце запоминается мне. ...Над безбрежной степью поразительно белая, сияющая ночь, как та, которую вовеки не забыть. Поезд мчится в пылающую лунную пусто­ ту. В переходах из вагона в вагон воет и свистит ветер, под ногами бе­ шено снуют чугунные плиты, лязгает сцепление, гремят колеса. Я мчусь по знаменитому, только что построенному Турксибу. Ночью в вагоне уютнее. Все крепко спя.т; на второй полке храпит толстяк, замотав на ночь носовым платком часы на руке. Чуть светит дежурная лампочка. Я забираюсь на третью полку, под самый пото­ лок. Он испещрен надписями, вроде: «Любка! Ты чуешь: я еду к те­ бе!» «Улизнув из тюрьмы, я ехал здесь. А вы, пижоны, шукали меня в другой стороне». Лежу, курю, а передо мной лицо Веры. Спать неудобно: осторож-