Сибирские огни, 1968, №10

решил осветить все темные уголки города. Кем он становится, твой брат? Кто проживет бессмысленно? Кто получает от работы настоящую радость? Понял? Но я ухожу от «Алеши» не успокоенным, а еще более встревожен­ ным. Разбередил он мне душу. Вед# я уже прожил шестнадцать лет, а что сделал? И сделаю ли? А вдруг, действительно, проживу бесслед­ но, бессмысленно? И чертит рука неуклюжее, но сокровенное: Впустую прожить мне страшно! Ведь можно все-все прозевать! Куда ты ушел день вчерашний? Следов мне твоих не сыскать. Это пришло от поразившего меня рассказа Толстого «Смерть Ива­ на Ильича». При мысли о смерти я так рвался к жизни, так мне хоте­ лось загрести все ее радости, повидать весь мир, протопать, пропылить через весь Земной шар, что без стихов я обойтись уже не мог: Ничего я еще не сделал. Ничего я еще не видел, Не объехал я свет этот белый, А это чертовски обидно. Но вместо Земного шара, у меня есть лишь... крыша. Тихая, теплая ночь. Луна ярко освещает две березы, растущие сквозь крышу сенок. Они завалили густыми раскидистыми ветвями всю крышу дома, словно захватили дом в охапку. Вершины берез всклуби- лись над ним. Я сижу в гущине этих ветвей и листьев. Меня со двора не видно. В дыры сквозь вороха листьев пробиваются вкривь и вкось столбики лунного света. Я пестрый от его молочных пятен. Сую истрепанный, измятый блокнотик под самый яркий столбик, как под луч фонарика и, лежа на животе, пишу огрызком карандаша стихи. Подо мной тихонько погромыхивает теплое железо крыши. Ко мне забирается Шура. Он знает это мое излюбленное место. Шура сидит, прислонившись спиной к стволу, поджав ноги и охватив руками колени. Дым от его папиросы не улетучивается, а клубится в этом шатре из листвы, густо перекрещенном белыми распорками бере­ зовых сучьев и белыми столбиками и перекладинами света. В этих толстых лучах он клубится особенно густо. Я сажусь на сук и рассказываю Шуре о встрече с директором, о своих мыслях, и наконец начинаю читать стихи, йо я обращаюсь не к Шуре, а к просвечивающей луне и читаю ей, да нет, не читаю, а воз­ вышенно декламирую, вовсю размахивая руками. Они, порой, ударяют­ ся о ветви, и листва шумит, щекочет мое лицо, лезет в глаза, в рог, за шиворот. А Шура усмехается и шутйт: — Переходный возраст! Метания в пределах вселенной! Неразре­ шимые, терзающие вопросы: «Что такое жизнь? Где мое место? Неуже­ ли нет вечной любви? Неужели я умру?» — Иди ты! — хочу я рассердиться, и вдруг чувствую, что мне хо­ рошо, что я никогда не умру и что это место на крыше удивительно. Листья засыпают меня всего, пахнут только что нарезанным ве­ ником. И я смеюсь... Так, наполненное этими чувствами и мыслями, жарой и плеском