Сибирские огни, 1968, №10

даж е сразу двух-трех можешь любить. И это не потому, что ты стараешь­ ся обмануть,— нет, нет — а просто ты уж такой. Тебе от этого трудно будет. Я знаю, это она так говорит из-за Люськи. Я молчу. Я скоро уеду" навсегда. И все наше уйдет далеко-далеко, и то, что сейчас есть, уже никогда не будет. — Брось, не надо об этом,— прошу я. К нам подсаживаются два пьяненьких парня, и мы уходим. Мы ус­ тали, нам хочется побыть наедине, а кругом люди, и мы все бродим и бродим по городу. Днем в городе знойно. Небо густо-синее, чуть дунет ветер или про­ едет грузовик — поднимается туча пыли. А ночи удивительные: тиши­ на, прохлада, ни пылинки, ни вздоха ветра. Низко-низко большая жел­ тая луна. Чернеют во гъме оцепеневшие деревья. Пора уже домой, пора. — Представляю, что сейчас будет дома! — восклицает Вера и даже> хватается за голову.— Мама что-то почуяла... Или ей кто-то сказал... Вдруг о тебе стала расспрашивать! — А чего? Разве мы • что-нибудь плохое делаем? — удивляюсь я. — О, ты ее не знаешь,— грустно говорит Вера... НА БЕРЕГУ МОЕЙ МИССИСИПИ Это было очень знойное, ослепительное и горькое лето. Додька и Севка уехали отдыхать в деревню, Вера — тоже, Нина и Люська куда-то исчезли, а я торчал в душном городе. Очень привязчи­ вый к людям, я тосковал о своих друзьях, а тем более о Вере, болтал­ ся по городу, не находя себе места. Вспоминается мне почему-то бесконечная, совсем пустынная улица. В конце ее прямо на земле лежит громадный, четко очерченный, малиновый шар солнца. А на фоне его, точно вырезанный из черной бумаги, далеко-далеко идет маленький человечек. На мокром асфальте краснеет пягнище за­ ката. А может быть, мне эта улица когда-нибудь приснилась? Или я уже однажды шел по ней? Ну, конечно, помню, как-то в детстве я шел по такой пустыне в магазинчик за солью. Вечерами я писал рассказ о потерянном городе, и мне то казалось, что он получается, то я видел, что все написанное бездарно, то я стано­ вился счастливым, то впадал в отчаяние. Себя я превратил в Васю Краешкова, отца —в его деда,снесен­ ные дома были списаны с домов тети Маши. Я любил раннюю весну с талыми снегами, и она появилась в рас­ сказе. Еще больше любил голые сады, когда они поздней осенью ночами мокнут под дождем. И эти плещущие сады появились в рассказе. Часто ходил я по кварталам, где сносили ветхие домишки, с трух­ лявыми крышами в плюшевой плесени и строили новые здания, вгля­ дывался в эти падающие ломкие заборы, ворота, развороченные хибары и мучался, что не могу передать словами то, чтовижу... И вдруг в это лето с новой силой затосковал освоем детстве, о се­ новалах, о крышах, о голубях, о Томе Сойере, об индейцах, о Володьке Постникове. йо-го-гей, да ведь я тогда был счастливым! Ведь сказал же мне