Сибирские огни, 1968, №10

тянутым полотном гримируемся, одеваемся в костюмы гимназистов, взя­ тые в ТЮЗе. «Алеша» тут же, за кулисами. Он старательно наклеивает усики, бо­ родки тем, кто играет учителей, взрослых, румянит щеки, малюет на мальчишеских лицах морщины. Еще не стемнело, и грим при дневном •свете кажется грубой мазней. Верочка, в гимназическом платье с фартуком, надевает парик с ру­ сой косой. А я, одетый гимназистом, все время торчу возле ступенек, ве­ дущих на сцену. Здесь Люся следит за занавесом, объявляет номера. •Сбежав по ступенькам, она бросает взгляд в сторону Верочки и начина­ ет шептаться со мной, шаловливо ерошит мои волосы. И вдруг мне ме­ рещится, что прошлое возвращается, ведь Севка теперь не отходит от .дверей 9 группы, где учится красавица Лидочка Бражникова. Мне уж начинает казаться, что я никогда и не забывал Люсю. Я торчу возле нее, -с треском и визгом открываю и закрываю занавес. А Вера притворно и чрезмерно веселится, смеется с девчонками, щеки ее горят. — Ломака! — презрительно говорит Люська и ласково, и даже с грустью спрашивает: — А ты уже меня забылР/Молчи, не отпирайся! А я тебя всегда помнила.— Она печально опускает глаза, теребит мою пуго­ вицу.— Ты мне даже недавно приснился. Будто мы с тобой катаемся на катке, а ты читаешь мне свои стихи... Раздаются аплодисменты, Севка кончил декламировать «Буревест­ ника». Люся бросается объявлять следующий номер, а я на седьмом не­ бе, я уже снова весь в прошлом... Засуетились, забегали сильнее. Мы ставим декорации — начинается •спектакль. Им заправляют «Алеша», Люська и Додька. Он и помреж, и суфлер, и рабочий сцены. Ну и, конечно же, все розовые и синие новые табупетки на сцене — его изделия. ■ Инсценировка состоит из множества мелких эпизодов, Додя то и де­ ло закрывает занавес — меняем декорации. Поминутно вспыхивает пере­ полох: то кто-нибудь забывает текст, то опаздывает на выход, то путает мизансцены. Все носятся, шепчутся, и спектакль, к великому удоволь­ ствию Додьки, скорее походит на пожар... Гимназисты на сцене делали революцию, свергали начальников и деспотов-учителей, объединялись с девочками из женской гимназии, ру­ шили старорежимные порядки. Я выходил на сцену, и у меня от волнения мутилось в глазах. Дос­ ки, уложенные на столах, трещали и прогибались под ногами. Да тут еще в зале оказался режиссер из ТЮЗа, «Алеша» зачем-то пригласил его. Спектакль прошел для меня, как в тумане. Хорошо ли, плохо ли — не мог пбнять. Меня все время сбивала с панталыку темная каша из школяров, ко­ торая, вспухая, казалось, выпирала на самую сцену, готовая охватить меня. Знакомые, ухмыляющиеся ройш так и лезли в глаза, что-то выкри­ кивали мне. Да еще вечерний свет бил в окна, и в них глядели, отвлекая, тополя в пуху и красный закат... Когда мы переодевались и мазали лица вазелином, к нам пришел режиссер Кислицын. Это был дядька — одно загляденье! Высокий, пол­ ный, в белом шерстяном костюме, пепельные волосы кольцами, ресницы длиннющие, рыжие, от них и глаза его светлые казались рыжими. Явно любуясь своим величием, откуда-то сверху, он милостиво, как барин, ода­ рил нас похвалой! Я знал его: он здорово играл в «Разбойниках» Карла, Моора. Черный шелковый плащ его так и развевался на сцене, на боку сверкала шпага. — Так это ты автор инсценировки? — спросил меня Кислицын.—