Сибирские огни, 1968, №10
Я это сразу почувствовал, когда однажды часок посидел с Игорем... Сегодня мы заглянули к Игорю перед его отъездом. Отец уже уехал, в углу стоят фанерные чемоданы, опоясанные ремнями. Мать заварила нам кофе, поставила на плиту картошку и котлеты, принесла От хозяйки чашки, вилки, тарелки. В плите стреляют поленья, вкусно пахнет котлетами. Игорь ходит из угла в угол, ерошит белокурые волосы, явно волнует ся. Он дышит хрипло и тяжело. На лбу его испарина. — Тебе плохо? — спрашивает Нина, сиротливо сидящая возле голо го щелястого стола. — Ерунда... Пройдет... Ломает немного, простудился, наверное... Нина смотрит на него умоляюще и, пожалуй, со страхом, точно со вершается что-то непоправимое. А меня при виде чемоданов, при виде этого неуютного гнезда ски тальцев и Игоря, который всегда волновал какой-то сидящей в нем тай ной, и еще от запаха талого снега, сочащегося в окно, вдруг потрясает жажда дороги, встречи с вокзалами, с далекими-предалекими городами. — Одно и то же, одно и то же,— бормочу я.— Вот взял бы сейчас и катанул с тобой на Ангару! — Ты, брат, кажется, начал овладевать географией. И уже знаешь, что Иркутск на Ангаре,— пытается улыбнуться Игорь.— А вот знаешь ли ты, какие дела там развернутся? Читал в «Сибирских огнях» очерк «Край, где будет Ангарстрой»? Я отрицательно качаю головой. — Э-э, брат! — продолжает Игорь,— а там и снимки напечатаны: пер вые изыскатели у Падунского порога. Когда-нибудь этот Падун еще про гремит, руку на отсечение даю! Отец точно знает... Да-а... Но и Ново сибирск... * Игорь надолго замолкает. — Я, брат, всегда схожу с ума об оставленных местах,— уже совсем тихо говорит он.— Вот живешь, ворчишь, все постыло, дескать, рай где- то там... За морями, за долами, мол, тебя поджидает... кто-то и что- то. А приедешь туда, и начинает сниться оставленное, постылое, и чуть.... не орешь от тоски и рвешься обратно. И у меня так постоянно, какая-то дьявольская натура! — Что имеем — не храним, потерявши — плачем,— многозначитель но говорит Нина. — А почему это так, почему?— допытывается Игорь. Его трясет, и он набрасывает на плечи волчью дошку. — Наверное, и жить нужно уметь,— думаю я вслух.— Я тоже, как и ты, вспоминаю всегда, и то, что было, кажется лучц»е, чем то, что есть... — Правильно! Ну, вот сейчас... Ведь сейчас Фе веселая минута... Лучше бы ее не было! А вот уеду, и она не будет выходить из головы. И вас я буду видеть, и... эту комнату, и этот гнусный стол... Кланяться ему буду! Сейчас мне кажется, что уж хуже не может быть, а потом по чудится это счастьем. И захочется опять вернуть эти минуты... Понимае те, вот эти, вот самые эти, которые уносятся сейчас... Уносятся...— У Иго ря дрогнули плечи. Я украдкой взглядываю на его мать, задумчиво пускающую папирос ный дым в приоткрытую дверцу плиты, и шепчу, кивая на Нину: — Ясно же... — Вася Краешков, помолчите,— болезненно усмехаясь, Игорь кута ется в дошку.— Ясно одно, что бы там ни было, а мы счастливчики. Мы — живем. Понимаешь, нужно только уши иметь, глаза иметь, все слышать' и видеть. Не проходить мимо своей жизни.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2