Сибирские огни, 1968, №10

Но скоро я задумываюсь о «пятнице», забываю о Люсе и начинаю мечтать о новом рассказе. Написать бы целую повесть о Кузнецкстрое, о брате Алешке, о бараке и озаглавить ее «Батальон энтузиастов». Это же здорово! 'Совсем недавно я прочитал «День второй» Эренбурга. О Кузнецк­ строе, о нашем времени. В романе я узнал многое, что видел сам, когда ездил к брату. И так мне понравилась книжка, что я купил ее. Да и в нашем городе вон что происходит! Игорь Соболев говорил, что Новосибирск еще в 1928 году решили строить аж на миллион двести тысяч жителей! Нужно не о Новониколаевске писать, а о Новосибирске. А я все не могу забыть Новониколаевск. Уж очень он помял мою душу. Нелег­ ко вырваться от самого себя к людям, от своей — к их жизни. И тут меня ударяет неожиданная мысль! Отец, дом его, ожидание сноса... А что, если домовладелец, бога­ тый, куда-то уезжает, а потом, через несколько лет, возвращается и не находит своих домов. Даже всего квартала не находит. Да что там! Города не находит! Весь его снесли, новый построили. Заблудился в род­ ном городе. Отыскал только свои уцелевшие тополя возле нового зда ­ ния. Сеч на его крыльцо, да и умер, потрясенный. Так и назвать рассказ: «Потерянный дом», а еще лучше «По­ терянный город». — Вот это и нужно... Вот это здорово,— шепчу я и, не заметив, ухожу от Люсиного дома, шлепаю по мокрым тротуарам, по лужицам. Мне хочется немедленно^ сесть за стол. Я представляю отца в этом со­ бытии, ввожу в будущий рассказ и Васю Краешкова. Может быть, это случилось с его дедом? И Вася был свидетелем этому? Скорей бы за стол, скорей! ^Накрапывает дождь. Он не шумит, не плещется, он почти бесшум­ ный. И если только прислушаться, то уловишь какое-то редкое шурша­ ние. При таком дождишке вспыхивают на сухом тротуаре мокрые на­ крапы, так возникают в тишине и его звуковые накрапы. И там, и там, словно коготком корябнет дождинка, и еще там, и здесь. Еле слышно корябает дождичек по заборам, по крышам, по скамейкам, которые стоят прямо в лужах. И вот такую осень ввести в рассказ. И эти запахи, и звуки. Как все-таки здорово жить! Завтра же за стол! Какие минуты! Лучшие минуты в моей жизни. Домой прихожу поздно. Только в одном ставне золотятся щели—- Шура не спит. Должно быть, он недавно вернулся с работы. Отслужив в армии, Шура пошел на «Сибкомбайн». Огромный за­ вод вырастает на другом берегу Оби. Некоторые цехи уже пущены, другие достраиваются. Шура занимается там своим электричеством. Он уходит из дома в семь утра и возвращается только в девять-десять вечера, часа два тратится на дорогу. Пригородный поезд ходит не очень часто, а новый пешеходный мост еще только в мечтах. Я вижусь теперь с Шурой редко и, повзрослев, как-то отошел от него, у меня началась своя суматошная жизнь. Да и Шура в послед­ нее время сильно изменился. Всегда молчаливый, сосредоточенный на своих мыслях и чувствах, он стал еще более замкнутым. И я догады­ ваюсь о причине. Иногда я видел его с полной, черноволосой и сероглазой украинкой. Она жила от нас недалеко, ее звали Ганной. Она стала бывать у нас, подолгу о чем-то говорила с Шурой на крыльце, бродила с ним по улицам. А потом исчезла. И Шура стал молчаливее, чем всегда...