Сибирские огни, 1968, №10

рону этого нелепого Максимова. Главной бедой рассказа он считает узость взгляда на жизнь. Не увидел автор новых людей, не увидел новой жизни. Прав он, прав, конечно! Черт возьми, как же это я... Никогда я об этом и не думал. Писал себе да писал... — И все-таки в рассказе кое-что таится,— задумчиво продолжает Зверин.— Наверное, это горечь расставания с мальчишеством, начало повзросления. Болезненная сшибка детских представлений с темными сторонами жизни.— Зверин пробирается ко мне, кладет большую руку на мое плечо.— Ничего! Пиши! И будь ко всему готов, и к рябчику удо ­ вольствия. и к кобыле огорчения. Взявшийся за перо обрекает себя на тяжкий труд и на подвиг. Вот, брат, как пышно и шибко красиво могу изрекать я. В голосе Виктора Зверина звучит затаенная грусть. Но слова его обдают меня жаром. Он, кажется, верит в меня? Он говорит так, как будто предсказывает мою судьбу. — А этот рассказ ты сохрани. Пригодится потом.— Зверин закури­ вает махорку, прислоняется к косяку двери.— Ну, а теперь давайте по­ толкуем об языке, о словесной живописи. И он начал говорить о чеховской «Степи». Я любил эту повесть, но любил бессознательно, порой не понимая, почему она имела надо мной такую власть. Зверин говорил об отдельных ее фразах, о спенках, о срав­ нениях, образах, о звуках, о запахах и красках ее, открывая перело­ мной целый мир, который я до этого чувствовал и понимал только сердцем. То, о чем он говорил, мне казалось таким близким, что я все время удивлялся: «Как же я сам-то не сказал об этом?» Давно еще, похожее на это, говорил и Шура, но говорил корот­ ко и отрывочно. Я чувствовал, что после этого разговора, я буду писать лучше, что я вот сейчас, вот сейчас в чем-то изменился. Захваченный словами Виктора Зверина, его жестами, по-своему красивым лицом, я боялся шевельнуться. Потом он говорил о русском языке. Помню, как я удивился про­ стой фразе: — Вы — сибиряки — знаете, что такое зима... Слушайте, как бо­ гат русский язык! Слушайте: «Снежная буря... Вьюга... Метель... Мете­ лица... Пурга... Буран... Поземка...» — медленно произнося эти слова, он смотрит на трещину-ветвь в потолке и, слушая музыку этих слов, улыбается, как бы забыв о нас. — Какие слова! Поэзия без подделки. Они говорят об одном и том же: о жизни ветра и снега. О разных оттенках в этой жизни.— Виктор Зверин смотрит на нас, молча и медленно переводя взгляд с одного лица на другое... Я иногда останавливаюсь возле дома Люси. У крыльца лежит ото­ пительная батарея, о которую соскребают с обуви грязь. Когда-то я ча­ сто стоял здесь с Люсей, а теперь изредка появляюсь один, прячусь за толстый тополь, и мне не особенно-то весело в эти минуты. Вот и в этот вечер я встаю на свой печальный пост. Я гляжу в светящееся окно и сочиняю: В ненастную пору стою У окон твоих золотых, А струйки в трубе поют Об этих минутах моих.